Воспоминания петербургского старожила. Том 1

Спустясь с лестницы графа Хвостова на улицу, я по часам убедился, что еще не поздно: было едва восемь часов вечера, почему я двинулся на Невский проспект, в тот дом, где ныне совершенно перестроенный и переиначенный искусным архитектором отель «Бельвю» и где тогда на дворе была довольно обширная квартира, занимаемая инженер-полковниками Ламе и Клапейроном, моими хорошими знакомыми, где я проводил иногда приятно вечера в обществе дам Ламе и Клапейрон и нескольких их родственников и друзей. К числу первых принадлежал мой юный редактор «Furet» г. Сен-Жюльен, к числу вторых директор института глухонемых, лысый, как ладонь, старик, г. Флёри, впрочем, очень ученый, а еще более приятный и интересный француз собеседник, хорошо знакомый с блестящею частью петербургского общества. Здесь я, под свежим впечатлением всего со мною случившегося в тот самый вечер, рассказал всей честной компании, что произошло на литературном вечере du vieux cracheur de méchants vers[448]. Рассказывая это происшествие, я, конечно, не щадил красок для изображения самым карикатурным образом журналиста Воейкова со всеми его весьма не грациозными ухватками и манерами, при различных, далеко не салонных привычках.

– Ah! le vilain merle![449] – говорили дамы-парижанки.

– Il faut tailler dans le vif, – восклицала живая и впечатлительная брюнетка г-жа Ламе, – Charles, cher petit cousin, mon chou, de grace faites de tout cela un article, mais un de ces articles à faire crever de rage le journaliste perruqué[450].

Шарль, т. е. Шарль де Сен-Жюльен, всегда тая у ног своей кузины, готов был исполнить ее повеление, жестоко отфухтелить[451] сердитого журналиста Вокоф; но решено было приступить к статье не иначе как по получении завтра от меня мемории о всем ходе этой драмы, из которой надо было скроить карикатурную трагикомедию. К тому же надобно было придумать и различные русские псевдонимы.

V

Возвратясь поздно домой в Басков переулок, я проспал дольше обыкновенного и утром спешил в департамент, ибо хотя Дмитрий Гаврилович Бибиков и был очень мил со мной, называя меня одним из своих гвардейцев, однако с нашим «безруким»[452], как его называли чиновники, шутить было неудобно, и за неисправность по службе гвардейцу могло быть втрое хуже, чем обыкновенному армейцу. Проработав в департаменте до четырех часов, я возвратился к обеду домой, где, к удивлению моему, нашел огромный тюк с брошюрованными книжками и печатными тетрадями, при письме, запечатанном огромною гербовою печатью, украшенною различными орденскими регалиями. Оказалось, что все это прислано из Шестилавочной от генерала (статских советников лакеи в то время сплошь и рядом величали генералами) Воейкова. На конверте оригинальна была надпись, которая вполне характеризовала Александра Федоровича с его сатирическими выходками, облеченными в форму вежливости и даже напускной почтительности. Надпись эта была следующая: «Его благородию (по рангу), высокоблагородию (по роду, внесенному в VI книгу[453]), милостивому государю, губернскому секретарю, младшему помощнику столоначальника Департамента внешней торговли, сотруднику газеты в 300 нумеров в год „Северной пчелы“; газеты дважды в неделю выходящей „Северный Меркурий“ и еженедельной воскресной французской газеты „Furet“ В. П. Б[урнашеву]ву». Письмо гласило: