Воспоминания петербургского старожила. Том 2

На четверговых вечерах у Н. И. Греча мне самому неоднократно случалось слушать, как Булгарин вопил против всего того, что печаталось в «Земледельческой газете», находившейся всегда, как нарочно, на столе в кабинете-зале Греча среди всех листков, книг, книжек и тетрадок, составлявших тогдашнюю журналистику. Высыпав ряд ругательств, разумеется, a priori[206] и вовсе не опиравшихся на какие-нибудь факты или обстоятельства, но только на сущность и изложение статей, знаменитый автор «Выжигина»[207] пускался в атаку даже против формата, шрифта, корректуры, типографских чернил и бумаги. Некоторые льстецы и в особенности миниатюрный, мозгливый, тщедушный, но оравший на всю залу Владимир Михайлович Строев, сотрудник «Северной пчелы» и, сказать правду, весьма хороший переводчик с французского языка, вторили возгласам расходившегося Булгарина, который обыкновенно для подкрепления своих нелепых выходок приговаривал: «Мое мнение о „Земледельческой газете“ разделяют государственные сановники, мужи, стоящие у кормила правления. Не далее как сегодня я встретил одного из именитейших наших членов Комитета министров, которому Россия много, много и премного обязана. Не назову его по чувству деликатности, но не могу не сказать, что без него мы до сих пор были бы жертвою подьяческой кляузы, ябеды и „сепаративных указов“, подводимых и так и сяк подьячими с приписью[208]. Я повстречал его на Невском, против Публичной библиотеки; покалякав со мною о том о сем, граф (ах! чтобы не проговориться!) сказал мне: „Вы бы, Фаддей Венедиктович, в вашей субботней „Всякой всячине“ поговорили маленько да посерьезнее об энгельгардтовском листке. Помилуйте, десятки тысяч на него расходует граф Егор Францевич, а просто детский листок! В руки взять совестно! Да и то правда: мой добрейший Егор Антонович Энгельгардт, который тридцать лет не переодевался[209], близится к детству. Верю, что ему нужны средства к жизни, верю, и первый же готов в Комитете министров отстаивать ему, старику доброму и почтенному, пенсию хоть в 1200 в год; да зачем только теперешняя синекура, соединенная с вредом делу; я, Фаддей Венедиктович, читал некоторые ваши хозяйственные советы нашим русским помещикам в „Пчеле“[210] и восхищался ясностью вашего предмета, потому что еще старичина Депрео в предпрошлом веке сказал, и сказал чистую правду: „Ce que l’on conçoit bien, s’énonce clairement, et les mots pour le dire arrivent aisément“[211]. Да будь я на месте графа Егора Францевича, я бы вам, именно вам пять раз поклонился, чтобы вы не отказались от должности директора „Земледельческой газеты““. – Вот-с как судят мужи государственные, а мой милейший Николай Иванович не хотел меня и в редакторы даже рекомендовать, имев на то полную возможность». Обыкновенно Фаддей Венедиктович так хвастал и так лгал напропалую, замечая, что Греча тут нет; но раз, как мне рассказывали бывшие у Греча в тот четверг, когда я там не был, Греч нечаянно услышал эти возгласы своего соиздателя и сказал ему:

– Ну полно тебе, Фаддей, все толковать трижды про одни дрожжи. Оскомину ты всем набил своею агрономией, в которой ты столько же смыслишь, как свинья в апельсинах или как в музыке, за которую на днях тебя так располосовал Улыбышев в «Journal de St.-Pétersbourg», и в политической экономии, знания твои в каковой оценены больно уж не лестно в последнем нумере «Журнала Министерства внутренних дел».

– Нет, брат Николай Иванович, – огрызался с некоторой сдержанностью Булгарин, – нет, весь Остзейский край знает, каков практический хозяин карловский владелец. В Дерптском университете на лекциях имя мое поставлено в числе хороших агрономических авторитетов.

– А со всем тем при всей твоей дерптской славе, в «Пчелке» же нашей, – поддразнивал Греч, – наш же птенчик Быстропишев доказал тебе, что ты не знаешь, что не из гриба рыжика, а из маслоносного злака «рыжика» (myagrum sativum) добывается масло[212].

– Охота тебе, Николай Иванович, – гневался Булгарин, – носиться с этим твоим змеенышем. Не выставляет мальчишка, по неведению, латинских ботанических названий при поименовании растений мужицким наречием, да потом и радуется, что подхватил на лету мое недоразумение, им же, его же безграмотностью порожденное. Как еще ты, чего доброго, не отрекомендуешь и его графу Егору Францевичу, чтобы строчить статейки в «Земледельческой газете»?

– Нечего мне его рекомендовать, – продолжал подтрунивать неумолимый Греч. – Он уже и сам там со своими статейками проявляется: на днях о каком-то образцовом посеве в Удельном земледельческом училище напечатал.