Воспоминания петербургского старожила. Том 2

В эту пору или вскоре после этой беседы у Н. И. Греча я поступил на службу помощником директора Удельного земледельческого училища (в апреле 1839 г.) и не выезжал почти в город из училища, будучи сильно озабочен службой, заключавшейся в чисто практических разного рода хозяйственно-административных занятиях. С Булгариным, живя и в Петербурге, я очень мало встречался, и нерасположение его ко мне было так велико, что он не мог слышать моего имени хладнокровно и, разумеется, отзывался обо мне всем и каждому крайне нелюбезно. При встречах на улицах мы с ним не раскланивались: он в этих случаях обыкновенно опускал все лицо в глубину воротника своего енота, я же делал вид, что решительно не знаю его, и в тех случаях, когда встречал его с Гречем или с кем другим из моих знакомых, то, раскланиваясь, громко произносил имя того, кто шел рядом с Булгариным. Одним словом, наши отношения с Фаддеем Венедиктовичем были крайне натянутые, неприятные, а тем паче недружественные. Находясь на службе в Удельном училище, я не мог, не только не оскорбляя приличий, печатать прежние мадригалы в прозе училищу, не мог этого и по совести, потому что, пока я там не служил, я мог ослепляться всем тем, что ловкий директор М. А. Байков мне представлял с бойкостью и искусством любого ташеншпилера; но когда однажды завеса спала с глаз моих и когда я узнал всю суть того, что так восторженно в течение пяти лет описывал, я, конечно, не мог бы сохранить чувства уважения к себе, хваля все это печатно. Да и, кроме того, гласность сказала уже, для прославления Байкова и его училища, свое последнее слово великолепнейшею, на 15 страницах напечатанною статьею Сенковского в «Библиотеке для чтения»[228]. И тогда гласность для Байкова сделалась выжатым лимоном. Он с нею так и распорядился. Но Байков все-таки интересовался тем, чтоб иногда в органах, достойных внимания публики, проявлялся голос из Земледельческого училища, почему он поощрял меня, когда я сообщал о различных опытах, деланных в училище по той или по другой части, в «Земледельческую газету»; а еще больше он бывал доволен, когда видел в «смеси» только что родившихся тогда и сильно (благодаря участию князя Одоевского и других аристократов) читавшихся лучшею столичной публикой «Отечественных записок» А. А. Краевского, начавшего издавать их при участии, как известно тогда было, какой-то как бы акционерной компании[229]. Так, за 30 лет пред сим, в «смеси» толстых книг этого журнала было изрядное количество бескорыстно дареных редакции моих хозяйственных статей, каждая за подписью не только имени и фамилии моих, но и звания помощника директора Удельного земледельческого училища[230].

В ту пору на издательском поприще в Петербурге подвизался не без успеха некто Иван Петрович Песоцкий, довольно еще молодой человек, кажется, сын какого-то московского купчины, по смерти которого у этого сына оказалось более или менее кругленькое состояньице в несколько десятков тысяч. Этот Иван Петрович получил в Москве Белокаменной в каком-то тамошнем пансионе самое поверхностное из поверхностных образованьице, итог которого представлял всего-навсего легенькое практическое знание французского языка с придачею еще более легеньких, в самых гомеопатических размерах, сведений энциклопедии, сшитой на живую нитку из кусочков того-сего, а больше ничего. Но вместе с капитальцем Иван Петрович от родителя своего унаследовал искусство бойко считать на счетной доске и в особенности ту специальную торговую сметку, которая так присуща нашему лавочному люду. Воспитание Ивана Петровича в более или менее модном пансионе поставило его в соотношения с тогдашними московскими литераторами среднего разбора, к числу каких принадлежал Василий Степанович[231] Межевич, сделавшийся впоследствии, при создании в тридцатых годах «Ведомостей С.-Петербургской полиции», известных в то время более под названием «Полицейской газеты», первым ее редактором, умевшим, правду сказать, поставить этот ежедневный справочный листок петербургской публики на довольно почтенную ногу и снабжать его ежедневным изрядно-бойким и оживленным фельетоном, конечно, не без характера рекламы, шитой чисто белыми нитками, но все-таки приходившимся по вкусу петербургской публике того времени, которая так любила этот фельетон, что стала выписывать газету отчасти фельетона ради. Но обо всем этом, впрочем, у меня речь впереди для той особой статьи, которая под названием «Петербургские редакции тридцатых и сороковых годов» в будущем 1873 году, может быть, увидит свет[232]; теперь же ограничусь лишь издательскою деятельностью Ивана Петровича Песоцкого, появившегося в Петербурге в одно, помнится, время с приятелем своим В. С. Межевичем, сделавшимся редактором «Полицейской газеты»[233] и тогда же принимавшим участие своим пером в «Северной пчеле», к которой прикомандирован был своим же московским сотоварищем по университету В. М. Строевым.