Воспоминания петербургского старожила. Том 2

– Я сейчас из ванны с душами, – говорил Булгарин, выпивая рюмку горькой английской желудовки[279]. – Прокоп, мой камердинер и вместе пестун, зная, что я жду небывалого гостя, волей-неволей заставил меня снять халат и попритуалетиться.

– Напрасно вы так церемонитесь, Фаддей Венедиктович, – говорил я. – Ежели нам суждено иметь общую работу, то этого рода китайские церемонии только напрасно будут стеснять нас.

– А вот, – подхватил Булгарин, угощая меня куском дымящегося бифштекса, – ежели Бог действительно внемлет моим молитвам, денно и нощно к нему обращаемым, и склонит вас на то, чтоб принять у нас постоянное сотрудничество, то, может быть, вы дозволите мне, старому солдату, иногда и не соблюдать с вами светских приличий. А на первый раз иначе нельзя, как уверяет меня мой пестун Прокоп, столь сильный в законах комильфотности[280]. Но к делу: статьи, купленные моим камрадом, Иваном Петровичем, от ваших прежних подчиненных, все, одна за другою, в течение трех или пяти даже недель пойдут в «Экономе» и, я уверен, заинтересуют многих во время теперешней подписки не хуже самой что ни есть сильной рекламы. А когда же мы от вас-то самих получим что-нибудь вроде хоть «лечения от ящура», напечатанного в «смеси» этих громадных «Отечественных записок»[281], страдающих водяною болезнью?

– Дайте мне, – сказал я, – поотдохнуть и поосмотреться в моем любезном Петербурге после четырехлетнего, хотя и добровольного, но все-таки немножко острожного житья. Ничем еще пока заниматься не хочется, да и, правду сказать, после той ежеминутной ответственной деятельности, в какой я там столько времени обретался, чувство свободы так отуманивает, что не знаешь, за что взяться. К тому же я теперь не на шутку занят подготовлением к печати моего «Опыта терминологического словаря сельского хозяйства»[282].

– Это будет, – заметил Булгарин, наливая мне в стакан яхонтовую струю действительно прекрасного лафита, – преполезная книга, которою вы пополните один из важных пробелов нашей сельскохозяйственной литературы. Я с наслаждением читал отрывки из вашего труда, напечатанные в «Отечественных записках», пожалев от души, что вы их отдали Краевскому, а не нам. Все-таки, однако, что-нибудь с вашим именем и званием, которое все еще носите de jure[283], бога ради, дайте нам, Владимир Петрович, на последние нумера года, а уж с будущего января не откажите нам в постоянном вашем у нас сотрудничестве. Да кланяйся же, Песец! Добрался, чудак, до трубки, и ну ее сосать, не думая о деле!

– Меня бездеятельностью укорять нельзя, – заметил Песоцкий, быстро выпуская клуб за клубом из янтарного мундштука, – вы, Фаддей Венедиктович, только толкуете себе, а у меня вон в кармане уже статья Владимира Петровича, им мне подаренная.

– Ах ты, урод, коман-ву-порте-ву мусье[284], Песец треклятый! – всполошился Булгарин. – Ну можно ли так поступать? Держит в кармане своем, продушенном пачулей, практическую статью, да еще в дар ему, счастливцу, пожалованную! Давай сюда, давай скорее!

– Это, впрочем, – засмеялся я, – дар, которым вы могли бы воспользоваться отчасти и сами, взяв статью эту из «Журнала коннозаводства и охоты», где она напечатана также как дар г-ну Реутту за присланный им мне экземпляр их изящного издания. Статья эта не что иное, как история гидропатического, весьма успешно произведенного мною лечения над лошадью, пораженною ревматизмом во всех четырех ногах и проданною татарами в училище на мясо для сторожевых собак[285]. После шестинедельного лечения из этой лошади, назначенной на закол, вышел тот прекрасный караковый карабах, которого воспитанники прозвали Корольком и на котором четыре почти года я постоянно, по нескольку раз в день, ездил по училищным полям. К статье, напечатанной в «Журнале коннозаводства и охоты», я присоединил несколько подробностей и заметок собственно о ходе всего лечения, чтобы статья вышла как можно практичнее и приняла характер правильного наставления.

– Сей же час, – забурлил Булгарин, вставая и предлагая мне коротенькую трабучиллос[286], – назначу в типографию эту статью для следующего нумера. Что она была в журнале лошадиного министерства, как называет это управление[287] князь Александр Сергеевич Меншиков, это ничего: журнал этот читается только в самом тесном кружке, и не печатай мы, ваш гидропатический опыт исчез бы бесследно и никому не принес бы пользы, а теперь, когда десятки тысяч прочтут вашу интересную и важную статью, она принесет огромную долю пользы и спасет, может быть, не одну сотню лошадей в России.