Воспоминания с Ближнего Востока 1917–1918 годов

Для начала следовало объединить все народы тюркского происхождения. На первом плане стоял именно национальный элемент. Поэтому первым требованием было завоевание Туркестана, то есть колыбели Тюркского каганата. Оттуда следовало установить связи с сибирскими якутами, которых Халил-паша из-за их близости по языку полагал крайним форпостом тюрков на востоке. Близкие по племени татары на Кавказе с самого начала включались в этот же союз. Национальные меньшинства Кавказа, в том числе важнейшие из них – армяне и грузины, должны были покориться добровольно или быть к тому принуждены. Армянский вопрос уже в ходе войны будто бы приблизился к своему «решению», ведь уничтожение армянского народа неустанно подстегивалось всеми задействованными турецкими инстанциями с крайней решимостью. Прискорбно было, что грузины из страха перед такой же участью бросились в объятья немцев и Германская империя официально приняла над ними покровительство[331]. Да и вообще грядущую роль Германии на Кавказе Халил-паша оценивал не особенно высоко. Турецкая политика уж несомненно найдет пути, чтобы интригами с Англией или Россией оттеснить нас с того места, где нам столь же нечего искать, как и туркам – в Курляндии. Ведь настанет время, когда окруженные турками и татарами и ослабленные своим религиозным разделением на мусульман и христиан грузины безоговорочно предадутся турецкому владычеству. Во исполнение этой задачи решающую роль играет обретение важнейшего из грузинских портов Батума, которое с непостижимой легкостью и близорукостью было дозволено туркам Германией по Брест-Литовскому миру[332].

Эта огромная и однородная в национальном отношении тюркская держава должна будет – как первая из мусульманских стран – обладать огромной притягательной силой для Афганистана и Персии. В Афганистане, стране, связанной общей суннитской верой, рассчитывали на сильные симпатии к туркам. Престолонаследник будто бы воспитан полностью в турецком духе[333]. Присоединение населенной татарами богатейшей провинции Персии Азербайджана к Турции суть требование, реализации которого ожидали уже в ближайшие дни. Остальную Персию Халил-паша справедливо вовсе ни во что не ставил. И хотя он знал о ненависти шиитов к суннитам[334], однако полагал Персию не способной организовать целенаправленное сопротивление. Кроме того, панисламское движение постарается по возможности вовсе устранить противоречия между враждующими собратьями по вере.

Интересно было отношение к Аравии, где четко проявлялись разногласия между различными членами младотурецкой клики. В то время как Халил-паша отстаивал пантюркистскую позицию, Энвер-паша мастерски освоился с ролью панисламиста. Халил не скрывал своего презрения к «арабским свиньям». Он считал Аравию подходящим для торга объектом в переговорах с Англией. При этом был уверен, что Англия совершенно ничего не будет иметь против укрепления Турции в Туркестане, если ей при этом позволить образовать громадный сухопутный путь через арабские земли между Египтом и Индией. Если мы добиваемся решительной победы в войне против Англии, то и отделение арабских провинций уже не будет необходимо, так что пространства Турции как великой державы будут и еще больше. Энвер-паша, который со времен обороны Триполи был героем ислама, рассматривал политику в отношении арабов в первую очередь с точки зрения Турции как ведущей мусульманской державы. Весьма умело он использовал арабов для протурецкой пропаганды на Кавказе, ведь там у простодушных горских народов они почитались чуть ли не народом пророков, вызывая восхищение и почет. Восстановление древнего Арабского халифата с турецким халифом во главе наряду с территориальными приращениями из земель тюркско-татарских народов должно было обеспечить Турции безусловное лидерство в Азии, влияние которой с помощью ислама затем следует распространить и на Африку.

Все эти мечты о грядущем величии, которые вечерами с блистающим взором разворачивал иногда передо мной Халил-паша, не остались лишь порождениями живой ближневосточной фантазии. Целенаправленно стремились к их воплощению.