Воспоминания с Ближнего Востока 1917–1918 годов

Однако официальная Турция не стеснялась даже вполне открытого и вызывающего пренебрежения германскими интересами. В ходе известного конфликта между турками и арабами германский союзник первых попытался вмешаться ради посредничества. Так как, помимо этого, поддержка турецких операций бедуинами была лишь вопросом платежей в твердой валюте, а желанными им деньгами располагала только Германия, было ясно, что германские командиры намерены сохранить за собой известный контроль над распределением этих денег. Так как Германия шла на любые жертвы, следовало бы ожидать, что тем самым станет вполне возможным завязать отношения с арабами, которые надеялись затем использовать и в мирное время. Но тут весной 1918 г. вдруг пришел краткий и лишенный всяких экивоков приказ турецкого правительства, требовавший немедленно остановить любые германо-арабские контакты. Такова была ревность к германскому союзнику. Впечатление, произведенное на арабов подобным оскорбительным для Германии указанием, означало дальнейший подрыв нашей репутации на Ближнем Востоке, которая и так была невысока из-за потери Багдада и неудачных военных операций в Персии, где были задействованы и германские дипломаты, то есть тайный советник Надольны и герцог Адольф Фридрих Мекленбургский[347].

В Персии вторжению русских воспротивилась жандармерия, сформированная, согласно международному соглашению, под командованием шведских, настроенных в основном прогермански офицеров, так что потом она присоединилась к германо-турецким силам, которые пошли через Керманшах в наступление на Хамадан. При отступлении немцев и турок персидская жандармерия следовала за ними до района Сулеймание на персидско-турецкой границе. Она подчинилась германскому командованию, принявшему на себя ее содержание. Немедленно турецкое правительство выдвинуло требование, чтобы жандармы подчинялись исключительно ему. Персы отказались. Дошло до длившихся месяцами и крайне неприятных дискуссий, в которые ради германских интересов безуспешно вмешивался и генерал фон Фалькенгайн. Под конец уж не осталось ничего, кроме как отдать распоряжение об отправке персидской жандармерии назад, на ее родину. При переходе границы ее с издевательской усмешкой встретил английский консул из Керманшаха[348], присоединив ее к новой жандармерии, формируемой теперь в Персии Британской империей. Слепая ревность и зависть самих турок лишили их ценной военной поддержки при охране границы, только усилив войска противника, лишь бы не допустить в Персии впечатления, что Германия играет в союзе сколько-нибудь ведущую роль.

В середине июля 1918 г. я перед моей отправкой на Кавказ попрощался с германским посланником в Константинополе графом Бернсторфом. Я просил его поддержать драгомана Вустрова, который тогда должен был выехать в качестве временного консула в Тебриз, а содействие ему в борьбе с английским влиянием особо поставил мне в качестве задачи генерал Людендорф. Посол был явно неприятно удивлен и ответил мне так: «Германский консул в Тебризе? Это приведет лишь к новым осложнениям с турками!» Когда же я позволил себе указать, что в нейтральной Персии для нас важны в первую очередь германские интересы, посол, отчаянно пожав плечами, возразил: «Да что же Вы хотите! При нашей политике не остается ничего, кроме как одним прекрасным днем позволить нашим дорогим союзникам еще и забрать персидский Азербайджан, который они рассматривают как сферу лишь своих интересов». К сожалению, посол был прав. Каждый немец, кто дал бы себе труд трезво оценить обстановку на Ближнем Востоке, сразу же увидел бы принципиальную ошибку в нашей политике. Бессилен тот, кто остался один. В войну же нам отомстила наша неверная политика в мирное время.

Чему же мог послужить наш союз с Турцией? Потрясенно мы наблюдали те же явления, что в нашем альянсе с Австро-Венгрией. Более слабый, но при этом амбициозный партнер за наш счет проводил великодержавную политику. Руководству германской политики на Ближнем Востоке и до войны совершенно не хватало дальновидности, решительности, какой-либо целеустремленности.