Воспоминания самарского анархиста

Договорились, что на следующий день брат соберется и приедет ко мне в Смуров, где мы и встретимся на квартире общих знакомых, и точно брат приехал — вернее, сбежал ранним утром из зоны госпиталя, когда еще начальство спало, и мы знали, что теперь брату еще и дезертирство припишут. Здесь, в Смурове, сходили повидаться и сфотографироваться с общим другом Ваней Николиным. В одной из гостиниц Смурова я заполнил бланк своей части, что брат является фельдшером моего транспорта и возвращается в часть из отпуска.

В Тифлисе узнали, что мой транспорт сформировали и отправили через Персию в направлении Урмийского озера. Из Тифлиса выехали по железной дороге. И так были переполнены вагоны, что пришлось устроиться в коридоре вагона, где мы крепко уснули на своих чемоданах, и так крепко, что не слыхали, как прорезали под нами чемодан и вытащили часть вещей. Поездом доехали до озера Урмия, а дальше путь предстояло проделать на пароходе через озеро Урмия и дальше до транспорта подводами.

Нам сказали, что в озере вода так плотна от солей, что в нем человек не тонет. Мы с братом решили искупаться, и действительно, в воду тело погружается только наполовину, и не было возможности «утонуть». А когда вышли из воды, то кожа вскоре покрылась тонким слоем кристаллов поваренной соли.

Пароходом «Свобода»[90] переехали Урмийское озеро, а невдалеке оказалось и расположение моего транспорта. Я принял командование им и зачислил брата фельдшером транспорта, но вскоре его попросили, и он перешел работать фельдшером в полевой артиллерийский парк. Из переписки с товарищами брат узнал, что его там в госпитале объявили дезертиром. Тогда я по озорству телеграммой запросил начальника его госпиталя, чтоб выслали мне в часть аттестат на довольствие брата, и все это ради озорства, чтоб поиздеваться над администрацией госпиталя. Аттестата они, конечно, не прислали, да в нем никто и не нуждался.

[Революция]

В марте семнадцатого года наступление русских войск на Турецком фронте приостановилось. В частях армии начали создаваться солдатско-офицерские советы, а в октябре началось всеобщее отступление — отход всей Кавказской действующей армии согласно перемирию, заключенному с Турцией Советским правительством по принципу «мир без аннексий и контрибуций». В частях начались демобилизации. Все военное имущество, склады и прочее остались на месте. Мне приказали солдат транспорта демобилизовать, а транспорт со всеми лошадьми и имуществом сдать бригадному командиру, что я и сделал, и выехал вместе с солдатами в Тифлис в распоряжение этапно-транспортного отдела, брат же демобилизовался и выехал в Россию раньше меня.

Гуляя в Тифлисе по Головинскому проспекту, я встретил поэтов Сергея Городецкого и Бальмонта[91]. За ними шла толпа поклонников — присоединился и я к ним и вместе с ними зашел погулять в парк дворца бывшего наместника Кавказа. В Тифлисе бурлила революция. Множество всяких партий, бесконечные и бесчисленные собрания, митинги, заседания. Все пришло в движение — революция расковала свободу мысли, слова, печати, собраний. Человек почувствовал себя человеком, уничтожив власть царя, его диктатуру и всех его сподвижников — угнетателей и эксплуататоров. Но надолго ли? Уж слишком много появилось партий, жадных до власти, угнетения меньшинством большинства. Старая власть пала, новая еще не созрела и не озверела, а потому каждый жил и чувствовал себя вольным и независимым. Народ торжествовал в познании самого себя.

Наконец-то исполнилось мое желание — я демобилизовался и выехал домой в Старотопное на подводах по Военно-Грузинской дороге от Тифлиса до Владикавказа. Вместе со мной ехал писарь из армян, а их почему-то горцы преследовали, да еще русских казаков, и чтоб спасти этого солдата-армянина, я заранее написал на запасном бланке, что он солдат моего транспорта с греческой фамилией, демобилизовался в Армавир домой. И тем спас его от задержания в горах Кавказа горцами-осетинами.

По пути от Владикавказа до Смурова бурлила революция, свобода пьянила всех. Поезда переполнены, часто вместо двери приходилось лазать через окна вагона. Ехали на крышах, паровозах, но все чувствовали себя величаво, как-то торжественно, с гордо поднятой головой и ясным взглядом. Люди стали какими-то светлыми — ведь рухнул, сгнил трехсотлетний гнет царей Романовых.

И вот я в Старотопном. Братья Вася, Дмитрий, Павел уже дома, не убиты, а ранения в счет не идут. Четыре брата снова съехались в доме отца, только не было пятого брата, и не знали, где он, Александр. Отец и мать, и все мы рады были встрече, а ведь потом к осени снова будем разъезжаться кто куда. В это лето восемнадцатого года в Старотопное вернулись из армии Федя Карташев, Володя Поляков и другие товарищи. На радостях погуляли до осени, а потом их призвали в армию Комуча[92], и они на многие годы потерялись в Сибири.