Воспоминания самарского анархиста

Как-то в Байбурте я ехал, как и всегда, верхом на лошади и случайно встретился с братом жены моего двоюродного брата Мусатова Вани, с Крючковым Андреем, с которым раза два встречался в Старотопном. Проезжая городом Байбуртом, увидел навстречь идущего солдата — унтер-офицера. Лицо его показалось мне знакомым. Остановился и спрашиваю — какой губернии, волости и села — он точно ответил, откуда родиной и я, но меня он не узнал, а когда я назвал себя, и он тут же признал меня: «Ну вот где нам пришлось встретиться». Пригласил его к себе в часть, что в двадцати верстах от Байбурта, а он работал писарем в какой-то стоявшей в Байбурте части. Написал записку его командиру, чтоб он отпустил как моего родственника повидаться со мною. На следующий день приехал Андрюша ко мне и два дня гостил у меня, и только потом, через много лет мы встретились на свадьбе Мусатова Шуры в Старотопном, когда он работал бухгалтером в ресторане «Националь» в Смурове, а я уже работал врачом.

Турецкий фронт по сравнению с Западным был более легким: ни разу турками не прорывался, войска не окружались, и почти не было отступлений наших войск, и они успешно продвигались вперед, чего не было на Западном фронте. Через четыре месяца триста километров прошли походным маршем до Трапезунда и обосновались в местечке Платана близ города. Если в северной части Турции дожди идут вперемежку со снегом, то в районе Трапезунда в декабре в садах и лесу зреют лимоны, апельсины, и стоит такая теплая погода в зимние месяцы, что я и солдаты купались в Черном море, тогда как там в Смуровской области давно уж все реки были скованы льдом.

Много хороших воспоминаний осталось о сослуживцах, в частности о Тарасове Василии Иосифовиче из Сочи, который выполнял в транспорте должность делопроизводителя и кассира, старше меня лет на десять. Вместе мы ели, пили, вели задушевные беседы, играли в карты, ящиками покупали апельсины и ели их, как едят крестьяне картошку — так они были дешевы.

О событиях в России доходили до нас сведения неясные, туманные, но всеми предчувствовались надвигающиеся великие события, но фронт не останавливался, а двигался вперед победоносно.

Во время нахождения на берегу Черного моря я впервые встретился с морем. Его вольность, простор, и мощность, и величие очаровали и захватили меня. Какая прекрасная стихия! Она зовет и манит к вольности духа и тела. Особенно прекрасно море после шторма на второй день утром. Ясное тихое теплое утро, ослепительно ярко светит солнце, волны стройными грядами, где-то рожденные в необъятных просторах, мерно и плавно, одна за другой идут и подходят к берегу, клубясь, с шумом скатываются обратно в море, навстречу идущим собратьям-волнам, снова поднимаются и, клубясь, выходят на берег и, глухо шумя, уходят в море.

Вот тогда-то захватывает море сердце и душу! Что-то неотразимое влечет к нему, пугает и в то же время манит к себе неизведанными чувствами. Я въезжаю в море верхом на лошади по колено, во время отлива волны, но вот набегает волна и почти до самого седла заливает мои ноги и лошадь. А лошадь поставлена прямо в море[89], как и мой взгляд. Она тоже чувствует его мощь и пугливо вздрагивает мелкой дрожью. Постояв так несколько минут, выезжаю на дорогу, и оба мы — я и лошадь — все же благословляем твердь земли.

***

Весной семнадцатого года мой транспорт расформировали ввиду больших потерь в конном составе, а меня командировали в Тифлис за получением нового конного транспорта. От Трапезунда до Батума ночью шли на военном морском транспорте — пароходе, со всеми предосторожностями от нападения турецких подводных лодок. Рано утром пришли в Батум. Осмотрел город на извозчике и выехал в Тифлис, этапно-транспортный отдел, где получил месячный отпуск и выехал домой в Старотопное. Проезжая по тылу страны, я видел и слышал разливающееся революционное бурление народа. Армия еще молчала, но в стране шло пробуждение к новой светлой жизни: изгнанию помещиков и фабрикантов, всех эксплуататоров, и передаче всех богатств в руки тех, кто их производит. Когда приехал в Старотопное, то увидел земли помещиков уже в общинном владении крестьян — осуществилась их заветная мечта о земле, хлебе и воле.

Таня Разумовская с нетерпением ждала окончания войны и моего возвращения, чтоб быть вблизи друг друга. А нужно ли говорить, что отец и мать, как и все матери и отцы, ждали возвращения своих детей домой!

Через две недели я выехал в обратный путь и заехал повидаться с братом Васей в эвакогоспиталь, близ Смурова, где он служил фельдшером. Он мне рассказал, что незадолго до моего приезда у него получился конфликт с начальником госпиталя из‑за романа с медсестрой госпиталя. Теперь начальник госпиталя собирал и оформлял материал, чтобы отдать его под суд. Я уже знал по себе, что у начальства и беззаконие — закон, то предложил брату уехать сейчас же со мной в мою часть, в Кавказскую действующую армию, где искупятся все мелкие воинские прегрешения близостью фронта, к тому же у меня, как командира отдельной части, имелись с собою бланки с печатями.