Воспоминания советского посла. Книга 1

—  А дальше произошло то, что часто в те годы происходило… Кибальчич провел почти три года в тюрьме под следствием и в результате Кибальчич был приговорен к тюремному заключению сроком… на один месяц! Подумайте!.. Весной 1878 г. Кибальчич оказался опять на свободе, и я вновь встретился с ним… Но это был уже совсем другой Кибальчич! За три года он прошел длинный путь, в тюрьме он много читал (в том числе «Капитал» Маркса), много думал, много разговаривал и спорил с товарищами по заключению… Взгляды его претерпели большую эволюцию, и теперь передо мной стоял вполне законченный социалист и революционер. Из тогдашних революционных группировок Кибальчич больше всего сочувствовал террористам, которые в конце 1879 г. создали «Народную волю». Кибальчич все обдумал, сидя в тюрьме, и решил оказать им помощь, но как? Не как организатор, не как метальщик бомб или стрелок из револьвера, а как ученый… Да, да, именно как ученый! Это очень характерно!.. С чего он начал? С тщательного изучения теории и практики взрывчатых веществ. Перечитал всю литературу об этом на русском языке, потом на английском, французском и немецком языках. Далее он проделал массу опытов с изготовлением взрывчатых веществ в домашних условиях. Особенно увлекался он нитроглицерином. В конце концов Кибальчич стал великолепным специалистом по взрывчатым веществам, и когда позднее на суде ему пришлось спорить с царскими экспертами по техническим вопросам, он без труда положил своих противников на обе лопатки… Да, да, Кибальчич был замечательный ученый, гениальный ученый!

Говоря это, «старый Зунд» так разволновался, что у него даже лицо покраснело, и в спокойных, несколько скептических глазах зажглись какие-то несвойственные им искорки.

— Когда вся подготовительная работа была закончена, — продолжал Зунделевич, — Кибальчич в 1879 г. через народовольца Квятковского предложил свои услуги «техника» исполнительному комитету «Народной воли». Предложение было принято, и в течение последующих двух лет Кибальчич стоял во главе лаборатории, изготовлявшей взрывчатые вещества, бомбы, мины и другие смертоносные орудия революционной борьбы. Он стал настоящим виртуозом в этой области. У него всегда были в голове десятки химических и технических комбинаций, он мог легко приспособиться к любым условиям, знал, что можно легче достать, что занимает наименьший объем, что больше годится для воды, что больше годится для земли и т. д. Особенно Кибальчич заботился о том, чтобы во избежание лишних жертв разрушение не превышало сферы, абсолютно необходимой для достижения поставленной цели. Как «техник» он принимал участие в целом ряде покушений на жизнь Александра II, в частности в Одессе, Александровске, Москве и, наконец, в Петербурге 1 марта 1881 г., когда царь был, наконец, убит… И ведь что особенно замечательно: несмотря на то, что условия, в которых жил Кибальчич, были крайне неблагоприятны для чисто научной работы, он этой научной работой все-таки занимался!

— Да что вы? — недоверчиво вырвалось у меня. — Неужели у Кибальчича хватало времени и спокойствия духа интересоваться чем-либо, кроме бомб и нитроглицерина?

— Представьте, хватало!.. — с необычайной горячностью воскликнул Зунделевич. — Я имел случай сам в этом убедиться. Как-то в начале 1880 г. я случайно встретил Кибальчича на улице. Обычно мы не поддерживали контакта, так как оба были заняты очень секретной работой: я в тайной типографии, а Кибальчич — в тайной лаборатории, но тут вдруг неожиданно мы столкнулись носом к носу. Никаких шпиков поблизости не было… Ну, мы и поговорили… Я между прочим спросил Кибальчича, чем он сейчас занят? Каково же. было мое удивление, когда Кибальчич ответил: «обдумываю проект летательной машины»… Помню, я тогда подумал: «Уж не заговаривается ли он?» Мне показалось, что Кибальчич несколько «не в себе», и я объяснил это трудностями нелегальной жизни и революционной борьбы. Но, оказывается, Кибальчич совсем не заговаривался. Это обнаружилось год спустя, уже на процессе по делу 1 марта… Слушайте, что произошло!..

Зунделевич еще больше покраснел, а голос у него приобрел какой-то совсем чуждый ему металлический оттенок.