Воспоминания старого капитана Императорской гвардии, 1776–1850

Мы прошли более лье по этой ужасной дороге, и нам нужно было немного отдохнуть и переобуться, поскольку та обувь, что была на нас, совсем изорвалась, а также, чтобы поесть сухарей. Когда я снимал свое «ожерелье» с шеи, веревка порвалась, и все мои сухари улетели в пропасть. Как печально, что я оказался без хлеба и что мои сорок товарищей посмеялись над моим несчастьем! «Идите сюда, — сказал наш канонир, — мы должны накормить нашего коренника, потому что он всегда беспрекословно выполняет команды». Его слова вызвали новый взрыв смеха моих товарищей. «Хорошо, — ответили они, — пусть каждый из нас даст по сухарю нашему кореннику!» Я снова приободрился. Я поблагодарил их всем сердцем и чувствовал себя богаче, чем они. Затем, переобувшись, мы продолжили путь. «Давайте, мои лошадки, — сказал наш канонир, — налегайте на пушку, вперед! Когда мы выйдем в долину, идти будет легче».

Когда мы добрались до ужасных, покрытых вечным снегом полей, идти нам стало легче, пушечные «сани» быстрее заскользили по снегу. Появился генерал Шамбарлак — он хотел ускорить наш ход. Он направился к артиллеристу и начал командовать, но его никто не слушал. «Это не ваша пушка, — сказал канонир. — Только я отвечаю за нее, а вы идите себе! Эти гренадеры в данный момент только в моем распоряжении, и только я приказываю им». Тот пытался помешать ему, но канонир приказал ему остановиться. «Если вы не уйдете с моего пути, я ударю вас своим рычагом. Уйдите, или я сброшу вас в пропасть!»

Генерал был вынужден уйти, и после величайших трудов мы подошли к подножию холма, над которым возвышался монастырь. На протяжении четырехсот шагов подъём к нему очень крут, и мы заметили, что некоторые группы обогнали нас. Дорога была открыта, и ничто не мешало нам дойти до монастыря. Мы дотянули до него три наши пушки, и четыреста наших гренадеров со своими офицерами вошли в дом Божий, где люди, исполненные любви к человечеству, жили, чтобы оказывать помощь и утешать путешественников. Их собаки всегда под рукой, чтобы разыскивать в случае необходимости заваленных под снегом несчастных и отводить их в этот дом, где так тепло и уютно.

Пока наш полковник и другие офицеры грелись у каминов, мы получили от этих почтенных монахов ведро вина для каждых двенадцати человек и по четверти фунта грюйерского сыра и буханке хлеба на солдата. Нас поселили в больших коридорах. Эти добрые люди делали все, что могли, и я считаю, что они к нам очень хорошо относились.

Мы же, в свою очередь, пожимали руки добрых отцов при расставании, и обнимали их собак, которые ласкались к нам так, словно они давно знали нас. Я не могу найти слов, чтобы выразить то почтение, которое я испытываю к этим людям.

Наши офицеры решили спустить наши пушки по крутому склону и таким образом завершить нашу трудную работу. Нашего храброго капитана Мерле назначили руководить тремя ротами. Когда мы пересекли озеро, находившееся у стен монастыря, мы увидели, что в одном месте лед проломлен. Показывавший нам дорогу добрый монах сказал нам, что впервые за сорок лет он увидел воду. Он пожал руку нашему капитану и попрощался с нами.

Мы преодолели почти отвесный обрыв, и пришли в Сен-Реми. Эта деревня находится поистине на дне снежного ада, дома в ней невысокие и покрыты крупной черепицей. Здесь мы переночевали. Я улегся на полу конюшни, в которой нашел немного соломы, и провел весьма приятную ночь в обществе двадцати моих товарищей, холодно нам не было. На следующее утро после переклички мы пошли в следующую деревню, тремя лье дальше. Наконец-то мы выйдем из ада и спустимся в рай. «Берегите сухари, — сказал наш капитан, — мы еще не в Пьемонте. Нам нужно пройти через тяжелый перевал, прежде чем мы достигнем Италии». Мы пришли на место общего сбора всех полков — это было длинное ущелье со стоявшей напротив горы деревней. Справа находилась высокая скала. Через два дня на равнине собрались все наши войска. Наши храбрые офицеры пришли без сапог и без рукавов на пальто, на них было жалко смотреть.

Это rendezvous,[19] казалось, состоялось на краю света, отсюда не было никакого выхода. Прибывший Первый Консул немедленно приказал доставить несколько тяжелых бревен. Он лично за всем присматривал, вместе со всеми инженерами, и они сделали отверстие в скале на краю обрыва. Эта скала была настолько крутой, что казалось, будто ее срезали. Одно бревно поместили в отверстие; затем он приказал поставить следующее бревно поперек первого (это было сложнее), и у его конца поместил человека. Когда второе бревно заняло свое место, уже было несложно закончить наш мост, уложив на эти балки настил. Со стороны обрыва были сооружены поручни, и эта замечательная работа была завершена за два дня. Тем временем все наши пушки были снова собраны, и ни одна из них не пропала.