Воспоминания Свена Стокгольмца

– Эби, кабан старый, подойди и выпей за здоровье своего благодетеля.

Эберхард вылакал свою порцию, за компанию изображая интерес, потом вернулся к печке и заснул.

38

В охоте и звероловстве я стал чуть искусней. Талантливым или очень умелым меня не назвал бы никто, но даже Тапио пришлось признать, что я стал почти компетентным. Помогало и то, что «моя» земля кишела живностью. Я еще не понял и не оценил, как сильно мне повезло. Тапио раздобыл для меня одно из богатейших охотничьих угодий Шпицбергена – торговцы мясом и пушниной искали такие веками. Кэмп-Мортон не шел ни в какое сравнение с Рауд-фьордом. Медведей мы не трогали, главным образом потому что Тапио верил в некое хрупкое перемирие между человеком и медведем и считал, что проще всего его поддерживать, если один не станет убивать другого. Но белые медведи, снова и снова нападавшие на нашу маленькую крепость, чтобы добраться до припасов, бесцеремонно расстреливались. Мясо мы съедали – печень, учитывая ошибки Нансена, не трогали – из шкур шили себе брюки, остатки дорого продавали. Большей частью мы ловили в капканы зайцев и лис. Тапио также учил меня оценивать прочность морского льда, чтобы охотиться на тюленей и моржей. С нашей маленькой лодки-плоскодонки мы не охотились никогда: это казалось ловушкой, даже когда вода была гладкой, как зеркало. Сражаться с перепуганным, бьющимся зверем весом сотни или тысячи фунтов, потом грузить его на наше малонадежное суденышко казалось неразумным. Эскимосы, возможно, не дрогнули бы, но Тапио подозревал, что их каяки больше пригодны для мореплавания, чем корабль королевских ВМС «Макинтайр», как мы прозвали плоскодонку.

Брюснесет к моим угодьям никоим образом не относился. В то время я вряд ли осознавал, что они тянутся прямо с восточного берега Рауд-фьорда до широкого ровного полуострова Рейнсдирфлия, названного очень метко, ведь северные олени водились там огромными стадами, который оканчивается мысом Велькомпстпинтен. Мыс выдается в Северный Ледовитый океан – считаные морские мили отделяют его от острова Моффен, знаменитого района размножения моржей – и примыкает к входу в длиннющий Вуд-фьорд. Между двумя мысами, в устье следующего на запад залива Брайбоген, лежит Бискайяхукен, названный в честь баскских китобоев минувших веков, где впоследствии я приобрел еще несколько домиков. У Тапио имелся экземпляр «Ничьей земли», истории Шпицбергена с 1500 по 1900-е, которую сэр Мартин Конуэй опубликовал в 1906 году. Книга была, разумеется, на английском, но за лето в компании Макинтайра я заметно подтянул язык. Текст Конуэя пестрел отсылками к «Мысу Приветствия»[8] и «Баскскому Крюку»[9]. Читая текст малыми порциями (он был смертельно скучный), я чувствовал, что брожу по настоящему городу призраков. На каждом шагу, который я делал по камням или по льду, где, казалось, не ступала нога человека, прежде плавали на кораблях, охотились или добывали ворвань. Многие мои предшественники прозябали здесь аж до мучительной смерти.

Первую зиму мы прожили прекрасно. Зайцы, лисы, олени – у нас скопился по-настоящему королевский запас кож; торговцы, первыми пробившиеся к нам на кораблях в апреле, пришли в полный восторг. Впервые в жизни у меня завелись деньжата. Тратить их, разумеется, было не на что, только это не слишком омрачило мою радость. Немалую сумму я отправил Ольге с пожеланием, чтобы хотя бы часть была отложена на образование Хельги. Я считал, что моя племянница рождена не только, чтобы вести домашнее хозяйство. Самой Хельге я написал письмо, постаравшись изложить эту мысль. Наверняка получилось плохо. Тринадцатилетняя девочка вряд ли бы прониклась избитыми фразами о пользе учебы. Хельга не ответила – она никогда не писала мне, но Ольга заверила, что племянница хранит все мои письма, засовывая заляпанные листочки в жестянку из-под трубочного табака «Сэмюэль Гэвис», где также лежали ее молочные зубы. По словам Ольги, от старой жестянки до сих пор воняло костром, хотя изначальное содержимое давно кончилось: табак выкурила Хельга, демонстрируя вопиющее непослушание. Племянница держала жестянку под подушкой и дорожила ею «больше, чем собой и своей одеждой».

За зиму мы с Тапио получили несколько травм, не слишком серьезных. В основном они появились на мучительном обратном пути из Рейнсдирфлии, когда двое мужчин и собака с трудом тянули груженные пушниной сани.