Потом Секу Type приезжал к нам, и мы познакомились с ним лично, стали называть его товарищем. Очень хорошую характеристику дал ему Торез, который знал его по профсоюзной работе. Type был одним из лидеров профсоюзного движения, а Торез имел связь с профсоюзами Африки. Type произвел на нас впечатление образованного человека, понимающего суть классовой борьбы и борьбы за национальную независимость. Тут у нас с ним возникло полное взаимопонимание. Но нас, включая и меня (а я вел с ним переговоры от имени Советского правительства), насторожило несколько неуважительное его отношение к Французской коммунистической партии и лично к Торезу как ее лидеру.
Мы-то относились к Торезу с большим уважением. Я и сейчас сохраняю такое отношение к этому замечательному французу, моему коллеге по работе в угольной промышленности, тоже шахтеру. Меня такое отношение Type к нему не только насторожило, но и задело. Как же можно говорить развязным тоном о Французской компартии и ее лидере, когда она делала буквально все для того, чтобы помочь борьбе гвинейского народа за независимость? Однако так было. Потом к нашим первым впечатлениям добавились другие, еще более горькие.
Гвинейцы вновь обратились к нам за помощью, когда хотели построить (или достроить) аэродром, который мог бы принимать самые тяжелые самолеты. Мы опять охотно послали им своих специалистов и материалы. Тем не менее, когда разразился Карибский кризис, который мог привести нас к столкновению с США, правительство Секу Type лишило нас возможности летать на Кубу через Гвинею и не дало разрешения садиться в его стране нашим самолетам, которые нуждались хотя бы в одной заправке по пути за океан. Если бы мы получили возможность заправляться в Гвинее, это бы нас выручило. Но нам отказали, ссылаясь на то, что «по техническим условиям» советский самолет не может быть принят на новом аэродроме. Спрашивается, кто лучше знает технические условия аэродрома, правительство Гвинеи или наши специалисты, которые строили его? Естественно, у нас не было доверия к таким мотивам, и мы рассматривали это как акцию в пользу США и против СССР, который всей душой стоял и стоит на стороне борющихся за независимость, включая народ Гвинеи.
С Type я имел две или три встречи. В беседах со мной он занимал, повторюсь, непонятную нам позицию в отношении Французской компартии, а потом это же проявилось и в отношении к СССР. Мы-то считали, что Гвинея должна была занять единую позицию с социалистическими странами в борьбе против империализма. Но этого не произошло. Потом появились и другие огорчения. Наше посольство сообщило, что гвинейские руководители занялись личным обогащением, что брат Секу Type обзаводится крупной собственностью.
Одним словом, события в Гвинее не приносили нам удовлетворения, не давали уверенности, что эта страна пойдет по пути строительства социализма и станет нашим союзником в борьбе с империализмом. Ну что ж, социально-политическая направленность преобразований зависит от самого народа, народ сам выбирает свой путь. Но когда руководители занимаются личным обогащением, это никак нельзя объяснить волей народа. Наоборот, это делается за счет народа. Некоторые люди хотят прежде всего строить личное благополучие и обзаводиться частной собственностью, которая потом служит им привеском, определяющим социальную позицию.
Так в наших отношениях наметилась трещина, а затем наступил чуть ли не разрыв из-за какой-то, собственно говоря, глупости: одна наша преподавательница, находившаяся в Гвинее, отказалась вернуться в Советский Союз. Видимо, советские органы, которые занимались этим вопросом, проявили бюрократическую ретивость, с тем чтобы ее как-то оттуда вернуть. Узнав об этом, я возмутился и разъяснил им: «Какое это имеет значение? Если та женщина хочет остаться в Гвинее, пусть себе остается. Может быть, она нашла себе там достойного мужчину? Пожалуйста, пусть остается». Тем не менее по данному вопросу разгорелась дипломатическая перепалка. Гвинейцы во главе с Type расценили шаги наших органов как оскорбление. Наша позиция порождала в них некую ассоциацию с колониализмом: белые выступают против брака с черным человеком.
Ну зачем нам нужно было так биться за свою преподавательницу, которая хочет остаться в африканской стране? Воистину глупость! Не знаю, чем эта история закончилась, но думал тогда и сейчас думаю, что она кого-то полюбила, потому и приняла решение остаться там. Тут ведь дело личное, мы вообще должны смотреть свободнее на такие вопросы. Для нас вопрос о том, белый человек, черный или желтый, не имеет значения. Главное – душа человека, его классовая позиция, его принадлежность к тому или другому лагерю, вот основное в оценке человека, а не цвет кожи. Конечно, конфликты такого рода, которые возникали, мы старались как-то приглушить, полагая, что рано или поздно гвинейские руководители осознают неправильность своего понимания отдельных поступков или, может быть, даже наших ошибок, и в конце концов мы сойдемся на общей позиции борьбы против колонизаторов.