Восстание Болотникова 1606–1607

Уложение 9 марта 1607 г. вводило санкции за прием беглых крестьян в форме штрафа «на царя государя за то, что принял противно уложениа… не принимай чужаго».

Наконец, закон предписывал местным органам власти, независимо от исков землевладельцев, самим вести розыск беглых крестьян и, в случае их обнаружения, возвращать беглых крестьян их владельцам[1295].

Уложение 9 марта 1607 г. создавало широкую правовую базу для урегулирования крестьянского вопроса на основе укрепления крепостничества. Несомненно, что изданием этого закона Василий Шуйский удовлетворял требования самых широких слоев землевладельцев и в первую очередь, конечно, помещиков, особенно заинтересованных в охране государственной властью их прав на владение крестьянами. Это позволяет рассматривать Уложение 9 марта 1607 г. как своего рода социальную программу, провозглашением которой правительство Шуйского формулировало те принципы, на основе которых должен был быть восстановлен «порядок», что в условиях разгара восстания Болотникова означало призыв к сплочению всех землевладельцев-феодалов вокруг правительства Шуйского для подавления восстания Болотникова, угрожавшего основам крепостнического строя.

Таким образом, политика Шуйского по вопросу о крестьянах и холопах была вся подчинена целям подавления восстания Болотникова, причем в зависимости от того, на какую социальную силу или слой рассчитывал Шуйский оказать воздействие изданием того или иного закона, этот закон либо носил характер более или менее откровенной социальной демагогии (большинство законов о холопах), либо, напротив, представлял собой открытое провозглашение самых явных крепостнических порядков.

Поражение войск Шуйского на Пчельне и снятие ими осады Калуги означало огромный успех восстания Болотникова. Оценивая обстановку, создавшуюся после отступления войска Шуйского от Калуги, Исаак Масса замечает: «Поистине, когда бы у мятежников было под рукой войско и они двинули бы его на Москву, то овладели бы ею без сопротивления»[1296]. Болотников, однако, как мы видели, не пошел на Москву, ограничившись тем, что оставил Калугу и перешел в Тулу, где соединился с «царевичем» Петром. Как и чем можно объяснить этот шаг Болотникова? В источниках нет прямых данных относительно мотивов, которыми руководствовался Болотников в своем отказе от немедленного движения к Москве. Можно высказать предположение, что, поступая так, Болотников руководствовался стремлением объединить силы восставших (как находившиеся в Калуге, так и бывшие в Туле) в одно целое. Возвращение князя Телятевского в Тулу (после битвы на Пчельне) вынуждало и Болотникова следовать туда же. Следует иметь в виду и то, что Тула с ее каменным кремлем имела, как крепость, все преимущества по сравнению с Калугой.

Наконец, известное влияние на Болотникова в его решении итти к Туле могло оказать то формальное положение, какое придавал Петру-Илейке в лагере восставших его сан «царевича». С этой точки зрения Болотников — «боярин» «царевича» Петра, — естественно, должен был, освободившись из осады, итти на соединение с Петром. Таковы возможные мотивы, которые определили собой поведение Болотникова после сражения на Пчельне. К сожалению, мы ничего не знаем о действительном характере взаимоотношений между самим Болотниковым и «царевичем» Петром.

Источники позволяют говорить лишь о том, что между «царевичем» Петром и Болотниковым не было разногласий или борьбы (типа той борьбы, которую вел против Болотникова, например, Истома Пашков). Вместе с тем активная поддержка Болотникова отрядами из войска «царевича» Петра во время осады Калуги воеводами Василия Шуйского может служить доказательством единства целей Болотникова и «царевича» Петра. Но этим и исчерпывается то, что можно извлечь из источников по данному вопросу.

Формально положение, которое занимал в лагере восставших «царевич» Петр, было, конечно, более высоким, чем положение Болотникова — «боярина» царевича Петра, по данным разрядов[1297]. Но, с другой стороны, Болотников как «гетман» или «Большой воевода» представлял в своем лице (в глазах участников восстания) «царя Димитрия», являлся носителем его власти, — и с этой точки зрения «царевич» Петр как «племянник» царя Димитрия также должен был подчиняться власти «царя Димитрия», а следовательно, и Болотникова.

Эта двойственность взаимных отношений между Болотниковым и «царевичем» Петром могла быть использована советниками «царевича» Петра, в первую очередь Шаховским и Телятевским, не склонными, конечно, отказываться от власти в пользу Болотникова. С такой точки зрения Шаховскому и Телятевскому, несомненно, было выгоднее, чтобы соединение между Болотниковым и «царевичем» Петром произошло не в Калуге, а в Туле.

Но как бы то ни было — независимо от того, на кого падала ответственность за переход Болотникова из Калуги в Тулу (вместо того, чтобы объединенными силами итти от Калуги к Москве), — отказ Болотникова от немедленного похода на Москву являлся, с точки зрения хода и перспектив борьбы, несомненной ошибкой руководителей восстания.