Восстание Болотникова 1606–1607

По словам Н. де Мело, «раздраженные неудачею царя во всех предприятиях, пришли к нему 10 знатнейших бояр, изобразили бедствия его правления, невероятное кровопролитие, опустошение государства, ропот всего народа, и в заключение сказали, что одни явно ведут с ним войну, другие передаются неприятелю, третьи скрытно действуют за одно со врагами, верные же престолу остаются при нем не по любви или преданности, а в надежде спасти свои имущества и семейства, и избежать тех бедствий, которые угрожают ему самому и братьям его. Вследствие сего, бояре уговаривали царя постричься в монахи и передать престол тому, кого справедливость возведет на него. Раздраженный такими словами, Шуйский приказал заключить их в оковы, а имения отобрать в казну. Другие, видя, что советами и правдою ничего нельзя выиграть, начали тайно подкидывать письма, с угрозами тирану и приверженцам его. Чтобы устранить очевидную опасность, Шуйский, устроив совет со своими (uczyniwszy radę z swymi), издал от имени патриарха, своего приверженца, определение (dekret i edykt), в котором, осыпая ругательствами царя Димитрия и опровергая право его на престол, с гордостью называл его Гришкою Отрепьевым Расстригою, несправедливо присвоившим себе имя Димитрия»[1303].

Таким образом, в изображении Н. де Мело поражение Шуйского привело к острому конфликту между царем и боярами, вплоть до требований бояр об отречении Шуйского.

Сопоставляя между собой все эти известия, имеющиеся в нашем распоряжении, можно притти к выводу, что, несмотря на отличия в частностях и конкретных данных, сообщаемых тем или иным источником, во всех приведенных характеристиках положения в Москве после калужских событий есть нечто общее. Очевидно, последствием поражения воевод Шуйского под Калугой явилось, во-первых, новое выступление определенных общественных кругов против Шуйского и, во-вторых, обсуждение создавшейся обстановки на каком-то специальном «съезде» или в иной форме[1304].

Следует, однако, продолжить рассмотрение вопроса о положении в Москве. Как мы должны относиться к тем конкретным данным, которые мы находим в сообщениях Исаака Массы, «Нового Летописца» и других источников?

П. Пирлинг квалифицирует рассказ Н. де Мело о попытке «10 бояр» добиться отречения Шуйского, как «загадочное сообщение», но тут же замечает: «Конечно, все подробности (в рассказе Н. де Мело. — И. С.) не выдерживают проверки; но не странно ли, что события 1610 года излагаются с удивительной точностью ровно три года раньше? И не следует ли из этого заключить, что враждебное настроение против Шуйского созревало долго в боярском кругу, что его насильственное пострижение и заточение в Чудов монастырь было намечено давно и имелось в виду с самого начала его правления?»[1305] Отмеченное П. Пирлингом сходство той ситуации, о которой рассказывает Н. де Мело, с обстоятельствами, при которых произошло отречение Василия Шуйского в 1610 г., действительно бросается в глаза. Я полагаю, однако, что гораздо более существенным доказательством в пользу этого сообщения Н. де Мело является сделанная В. Диаментовским за пять месяцев до получения им письма Н. де Мело запись о слухах, будто на «съезде» в Москве шла речь об избрании нового царя. Если к этому добавить, что, судя по рассказу Маржерета, вопрос о возможности потерять царский венец вставал перед Шуйским еще в самом начале его царствования[1306], то вряд ли может быть сомнение в том, что требования о лишении Шуйского власти после краха под Калугой имели место в Москве (хотя и не обязательно в той форме, в какой они дошли до Н. де Мело).

Второй из отмеченных выше моментов, характеризовавших обстановку в Москве, освещается в источниках гораздо более противоречиво. Если самый факт обсуждения вопросов, связанных с положением, создавшимся после Калуги, не вызывает сомнения, то выяснение того, что за орган обсуждал эти вопросы, является делом весьма сложным.

Основное, что в данном случае подлежит рассмотрению, — это сообщение В. Диаментовского о специальном съезде, созванном Шуйским для рассмотрения вопроса «об успокоении земли».

Состав этого съезда В. Диаментовский определяет указанием на две социальные группы, участвовавшие в нем: «бояр» и «простой служилый люд».

Однако было бы ошибкой видеть в «боярах» В. Диаментовского действительных русских бояр. Как отметил еще Устрялов, в дневнике В. Диаментовского (у Устрялова «Дневник Марины Мнишек») термином «бояре» обозначаются «дети боярские»[1307]. Этот вывод Устрялова можно было бы подтвердить многочисленными примерами из текста дневника[1308].

С другой стороны, для обозначения бояр в собственном смысле слова В. Диаментовский употребляет такие термины, как «сенаторы», «думные паны», «думные бояре»[1309].

Таким образом, в рассматриваемом известии о «съезде» в «боярах», спешивших со всех сторон в Москву, правильнее всего видеть городовых детей боярских, т. е. провинциальных служилых людей.