По выразительному замечанию «Карамзинского Хронографа», «тово вор[а], ково называли царевичем Димитрием, нигде в те поры и не объявился»[1566]
. Восстание Болотникова (совпавшее по времени с мятежом польской шляхты против Сигизмунда III — так называемый «Рокош Зебжидовского»)[1567] проходило и вне какого бы то ни было вмешательства польско-литовских сил в эту борьбу. Эту черту восстания Болотникова ярко характеризует Сказание, найденное М. Н. Тихомировым, где, в рассказе о битве на Пчельне, автор Сказания специально отмечает, что «не бысть бо тогда на той брани ни единаго иноверного, но все едина Русь межь собою побишася»[1568]. Это свидетельство русского источника подтверждается данными польских источников, где мы имеем по данному вопросу столь авторитетное свидетельство, как заявление князя Р. Рожинского — фактического руководителя войска Лжедмитрия II. Заявление это находится в письме Рожинского князьям В. В. Голицыну и И. С. Куракину от 14 апреля 1608 г. Призывая князей примкнуть к Лжедмитрию II, Рожинский подчеркивает коренную разницу между движением Лжедмитрия II и восстанием Болотникова, указывая вместе с тем и на отрицательное отношение поляков к восстанию Болотникова.«Да и о том вам великим бояром и воеводам рассудить себе:
Итак, ни один «польский или литовский человек» (за единичными исключениями вроде С. Кохановского) не служил с теми «ворами», которые «назывались в Путивле и на Туле царевичами», т. е. с Болотниковым и «царевичем» Петром. Иными словами, объективно и фактически борьба велась и решалась теми силами, которые были в руках Болотникова, именно ими и только ими. Между тем «царистская» психология руководителей восстания Болотникова сковывала их активность, заставляя их мечтать о приходе «царя Димитрия», вместо того чтобы использовать с максимальной активностью те силы, которыми обладали они сами[1570]
.Отрицательное действие идеи «хорошего царя» сказывалось особенно сильно в последнем этапе восстания Болотникова. Если на первых порах лозунг «царя Димитрия» являлся одним из средств вовлечения в восстание новых слоев и групп населения, то по мере дальнейшего развития восстания это мобилизующее значение лозунга «царя Димитрия» все больше отступало на задний план и на передний план выступали те моменты, которые превращали лозунг «хорошего царя» в реакционную утопию, создавая и укрепляя иллюзии о том, что освобождение от «лихих бояр» и Василия Шуйского крестьянам и холопам принесет «царь Димитрий», а не их собственная борьба против своих господ.
Вместе с тем отсутствие в лагере Болотникова реального носителя имени «царя Димитрия» давало возможность и было использовано Шуйским для разложения сил восставших крестьян и холопов при помощи различных пропагандистских мероприятий, как путем распространения версии о «новом чудотворце царевиче Димитрии», так и разоблачениями о том, что правивший на Москве под именем «царя Димитрия» в действительности являлся самозванцем, Гришкой Отрепьевым и был убит в мае 1606 г. Воздействие этой пропаганды было тем сильнее, что тот факт, что «на Москве Гришку Розстригу убили миром всем», был широко известен. Болотников же, несмотря на все его усилия, не мог показать ни делегатам от москвичей осенью 1606 г., ни жителям осажденной Тулы осенью 1607 г. живого и осязаемого «царя Димитрия».
В борьбе между Болотниковым и Шуйским решающее преимущество феодалов по сравнению с восставшими крестьянами и холопами состояло в том, что феодалы опирались в этой борьбе на крепостническое государство и могли использовать против восставших всю мощь государственной машины с ее армией и тюрьмами, финансами и чиновниками, церковью и прочими средствами идеологического воздействия на массы.
В своей статье «Лев Толстой, как зеркало русской революции» Ленин, рассматривая Толстого как выразителя «тех идей и тех настроений, которые сложились у миллионов русского крестьянства ко времени наступления буржуазной революции в России», дает следующую характеристику основных черт, характеризующих классовую борьбу крестьянства: