Восстание Болотникова 1606–1607

3) чтоб состояло в его воли оной толковать, как он хочет кого оправдать или обвинить. Французский историк Туанус поставляет его в коварствах Кромвелю другим таким превосходисшим (?) и что правила Махиавелевы никто боле как в действе изъявил[1600]; монах Иосиф сказует, что он тому, которого погубить намерялся, наиболее ласкал и за великого приателя почитал, а погуби, со слезами лицемерно сожалел и тяжкою клятвою ево невинность утверждал, колико тайно людей погубил украдучи, что и до днесь никто не знает, где делись и как украдены[1601].

Таковых и в наши времена мне неколико случилось знать, яко Иван Милославской, Петр Толстой и Остерман, веема хитро свое коварство закрывать и погубление на других отводить умеюсчих. Да где их все ухисчрение? Не все ли с их жизнью, славою и честию погибло, а поношение во век пребудет»[1602].

Итак, обвиняя Бориса Годунова в сознательном «затемнении закона», Татищев ссылается в подтверждение правильности своей оценки закона 1601 г. на то, что такую же оценку этого закона дал и «царь Василий» (т. е. Василий Шуйский) в Уложении 9 марта 1607 г., и цитирует — точнее, приводит в своей передаче — соответствующее место из введения к Уложению 9 марта. В свою очередь в примечании к Уложению 9 марта Татищев напоминает о том, что на данное место этого закона он уже ссылался в примечании к закону 1601 г.

Таким образом, примечания Татищева не только не доказывают наличие «вставки» в тексте введения к Уложению 9 марта 1607 г., но, напротив, указывают на то, что Татищев рассматривал текст введения, как то, что «царь Василий сказал».

Версия Милюкова о вставке, сделанной Татищевым в текст введения к Уложению 9 марта 1607 г., историографически является продолжением и развитием взглядов Ключевского.

Ключевский, как известно, предложил свое решение вопроса о достоверности Уложения 9 марта. Объявив «недоразумением» обвинение Татищева в «подделке» текста указа, Ключевский объяснил «необычные обороты речи» и «другие странности» Уложения 9 марта тем, что вводная часть закона — «доклад» — дошла до нас не в подлиннике, а «в сокращенном изложении». Суть этого «сокращения», по Ключевскому, состояла в том, что, вместо того чтобы воспроизводить имевшиеся в «подлинном докладе» выдержки из указов 1597, 1601 и 1602 гг. о беглых, Татищев, которому «не хотелось переписывать этих длинных выдержек», «изложил доклад своими словами и с собственными пояснениями, основанными на предрассудке, будто за пять лет до указа 1597 г. по внушению Бориса Годунова издан был закон, прикрепивший крестьян к земле»[1603]. Предлагая такое решение вопроса об Уложении 9 марта 1607 г., Ключевский, несомненно, исходил из действительно имевших место в подготовленном Татищевым издании Судебника случаев сокращения подлинного текста. Как на пример такого рода сокращения можно указать на статью 6 Судебника 1550 г.

В издании 1768 г. эта статья имеет следующий вид: «Кто виноватой солжет на судью, и обыщется про то до пряма, что он солгал, и того жалобника [челобитчика] осверх его вины казнити [наказати]»[1604]. Сопоставление приведенного текста с подлинным текстом Судебника 1550 г. показывает наличие в Татищевском издании двух сокращений: 1) Татищев заменил обобщающим термином «судья» перечень подлинника: «а кто виноватой солжет на боярина, или на околничего, или на дворецкого, или на казначея, или на диака, или на подьячего», и 2) опустил конец статьи, где говорится о торговой казни, которой должен быть подвергнут виновный: «и того жалобника, сверх его вины, казнити торговою казнию, бити кнутьем да вкинути в тюрму»[1605].

Произведенные Татищевым сокращения в тексте статьи 6[1606] однако, вовсе не результат того, что ему «не хотелось переписывать» подлинный текст, а, если так можно выразиться, сознательный археографический прием Татищева, специально оговоренный им в примечаниях. Так, по поводу первого из сокращений Татищев замечает: «Здесь також писано боярин, окольничей, Дворецкой, казначей, дьяк и подъячей, что излишне, как я везде едино судьа вместо всех положил, чтоб плодовитостью непотребною не распространять»[1607]. Точно так же мотивировано Татищевым и второе сокращение текста. В примечании к статье 33 Судебника, оканчивающейся также формулой о торговой казни, Татищев объясняет мотивы, по которым он в других статьях опускал это окончание: «Сие окончание, есть-ли судящие возьмут лишнее, или на судей кто в лишнем взятье лживо покажет, во многих статьях во избыток писано, а довольно одного положить, чтоб ошибкою смятения не нанести, для того я в следующих онаго более не писал»[1608].