Восстание Болотникова 1606–1607

В условиях крепостнического государства, в обстановке растущего феодального гнета колонизационное движение населения на юг, в районы Дикого Поля являлось не только выражением экономического прогресса, показателем роста производительных сил, но и представляло собой одну из форм борьбы крестьянства против усиления крепостничества. Именно эта сторона процесса колонизации делала украйны (т. е. окраинные районы) Русского государства местами устремления беглых крестьян и холопов.

Мы уже приводили выше свидетельство Авраамия Палицына о скоплении в Украинных городах более чем двадцати тысяч беглых холопов[324].

Но на южные украйны Русского государства бежали не только холопы. Боярский приговор от 1 февраля 1606 г. о сыске беглых крестьян и холопов специально выделяет в составе беглых крестьян тех, «которые бегали с животы в дальние места из-за Московских городов на Украйны»[325]. Наконец, сюда же, на Поле уходили и разорявшиеся элементы из посадского населения.

Все они, попадая в южные районы Русского государства, вместе с переменой жительства меняли и свое социальное лицо, превращаясь из «беглых холопей» и крестьян в вольных людей — казаков.

XVI век является временем интенсивного развития казачества.

Еще в 1538 г. московское правительство в ответе на жалобу ногайского мурзы Келмагмеда о разорениях, чинимых ногайцам Городецкими казаками, отказавшись нести ответственность за действия «лихих» казаков («и те люди как вам тати, так и нам тати и разбойники»), нарисовало вместе с тем яркую картину того, как «на Поле ходят казаки многие: казанцы, азовцы, крымцы и иные баловни казаки; а и наших украин казаки, с ними смешавшись, ходят»[326].

Через несколько лет, в 1546 г., в грамоте путивльского воеводы князя М. Троекурова Ивану IV мы находим новое свидетельство о казаках в Поле: «Ныне, государь, казаков на Поле много: и черкасцов, и киян, и твоих государевых, вышли, государь на Поле из всех украин»[327].

Уже в этих ранних характеристиках казачества ясно выступают два момента: 1) пестрый социальный и этнический состав казачества в Поле и 2) наличие в составе казачества выходцев из русских земель.

Источники дают возможность более точно выяснить, что за люди выходили из русских земель в казаки и какой характер носил этот их «выход». В Ногайских делах за 1549 г. сохранилась переписка между Иваном IV и ногайским князем Юсуфом по вопросу о разбойных действиях «казаков севрюков, которые на Дону стоят». Как и в 1538 г., правительство Ивана IV отказалось отвечать за казаков, мотивировав свой отказ тем, что «те разбойники живут на Дону без нашего ведома, а от нас бегают»[328].

Такая квалификация казаков на Поле как «беглых людей» повторяется неизменно в дипломатической переписке русского правительства с Ногаями, Крымом и Турцией на протяжении всей второй половины XVI в. Так, в грамоте Ивана IV в Крым от 1576 г. подчеркивается, что «казаки донские... не по нашему велению на Дону живут, бегая из нашего государства»[329].

В наказе посланнику в Крым Василию Зюзину в 1578 г. указывается в еще более категорической форме, что «наших казаков на Дону нет и не посылаем никого, а живут на Дону всяких земель беглые люди нашего государства и Литовские земли; а на наших украйнах воеводам именной наш приказ, что не велено никого на Дон пропущать и с Дону казака никакова пущать не велено на украйны. А кого изымут на украйне, и тех казнятъ смертью»[330].

В наказе посланнику в Турцию в 1584 г. Борису Благово ему предписывалось заявить по вопросу о донских казаках, что «на Дону и близко Азова живут казаки все беглые люди, иные казаки тут и постарелись живучи»[331].

Наконец, в отписке посланника в Турцию в 1593 г. князя Г. Волконского применительно к донским казакам употреблена еще более определенная формула: «На Дону живут воры беглые люди, без государя нашего ведома»[332].

Содержащиеся в дипломатических документах характеристика казаков, живших в Поле, на Дону, Волге и в других местах, как «беглых людей» и квалификация их как «разбойников» и «воров» верно отобразили и социальное лицо казачества и позицию казачества в отношении крепостнического государства. «Карамзинский Хронограф», говоря о казаках начала XVII в., указывает, что «в казаках были холопи боярские и всякие воры ерыжные и зерщики»[333]. Еще более выразительно указаны социальные группы, за счет которых росло казачество в начале XVII в., в татищевской «Истории царя В. И. Шуйского», где прямо говорится, что «во всех городех паки казаков из холопей и крестьян намножилось и в каждом городе поделали своих атаманов»[334].

Новгородские кабальные книги сохранили материалы, позволяющие документально проверить характеристики казачества, содержащиеся в дипломатических и литературных памятниках, и проследить как пути формирования казачества, так и источники, за счет которых шел этот процесс.