Восстание Болотникова 1606–1607

Среди лиц, дававших на себя служилую кабалу (и занесенных в кабальную книгу), имелись и такие, которые до своего превращения в кабальных холопов побывали в казаках — на Дону, в Поле, на Волге. Биографии этих лиц могут служить своего рода реальным комментарием к вышеприведенным формулам из Ногайских, Крымских и Турецких дел Посольского приказа.

Так, Кирилл Назарьин сказал о себе: «Наперед сего не служивал ни у кого, а родом лучанин, был в полону в Литве, ис полону вышотчи, был на Дону»[335].

Сведения о бывшем казаке Сергее Дмитриеве более подробны: «Родом деи крестьянской сын, а отца и матери не помнит, остался мал, наперед сего не служивал ни у кого, а побыл на Поле в казакех у отамана у Ворона у Носа лет с воем, а с Поля пришол в Новгород проведывати родимцов, и родимцов никого не сыскал»[336]. Биографическим данным, занесенным в кабальную книгу, вполне соответствует и внешний вид Сергея Дмитриева — типично казацкий: «Ростом человек середней, лет в полтретьятцать (т. е. 25 лет. — И. С.), бороду бреет, усат, волосом рус, очи серы, верхнего зуба напереди половина вышибена, у левые руки долонь у мизинца стрелена, в левом ухе бывала серга»[337].

Наконец, третий представитель казачества, оказавшийся вынужденным дать на себя служилую кабалу, Андрей Васильев, по своему происхождению являлся крестьянином Тихвинского монастыря. Толчком, послужившим к уходу Андрея Васильева в казаки, явилась смерть его родителей: «Отец его жил на пашне во Крестьянех за Тихвинским монастырем, и отца и матери в животе не стало, а он после отцовы смерти сшол тому девятой год и погулял на Волге в казакех, а с Волги пришод пожил на Иванегородцкой дороги в Спаском монастыре на Чаще»[338].

Все три примера, извлеченные нами из Новгородских кабальных книг, показательны тем, что раскрывают обстоятельства и пути, приводившие русских людей в Поле, на Дон и Волгу и превращавшие их из лучан и новгородцев, посадских людей и монастырских крестьян — в казаков.

Но вместе с тем последний шаг в биографии этих казаков являлся, конечно, скорее исключением, чем правилом, и подавляющее большинство крестьян и холопов, бежавших на Дон и Волгу, не возвращалось на брошенные места — с тем, чтобы сменить казацкую жизнь на холопство, — а, напротив, выражаясь словами наказа 1584 г., «постаревало» в казаках и превращалось в глазах московских властей в «воров» и «разбойников».

Наиболее ярким представителем именно такого, мятежного, казачества является Илейка Муромец, выходец из городских низов, затем казак и, наконец, самозванный «царевич Петр»[339]. Но и в биографии самого Ивана Исаевича Болотникова период жизни у казаков сыграл важную роль, так как именно с бегства к казакам холоп Болотников начал свою борьбу против феодального гнета[340].

В соответствии с квалификацией казаков как «беглых людей», «воров» и «разбойников» московские власти проводили по отношению к казачеству политику беспощадной борьбы против казачьего «воровства» и «разбоев». Эта политика осуществлялась прежде всего путем ряда мер, направленных на борьбу с уходом в казаки, равно как и на недопущение прихода казаков на основную территорию Русского государства (по формуле: «Не велено никого на Дон пропущать и с Дону казака никакова пущать не велено на украины»).

Выражением этой же линии в политике являлись и карательные экспедиции против казаков, регулярно устраивавшиеся московскими властями и завершавшиеся (в случае успеха) казнями захваченных в плен казаков и казачьих атаманов[341].

Наконец, московские власти не упускали случая чтобы, когда к этому представлялась возможность, возвращать казаков в их прежнее социальное состояние, от которого их избавляли Дон и Волга, — в холопство, как об этом можно судить по рассказу донского казака Нехорошка Картавого, бежавшего в 1593 г. с «государевой службы» из Серпухова и жаловавшегося атаманам и казакам на то, что «на Москве их товарищем нужа великая: твоего государева жалованья им не дают, на Дон не пускают, а служат на своих конех и корму им не дают, а иных в холопи отдают»[342].

Особую остроту приобрела борьба московских властей против казачества в конце XVI — начале XVII в., при Федоре Ивановиче и Борисе Годунове. Наиболее полная характеристика политики правительства Годунова по отношению к казачеству содержится в известной грамоте на Дон царя Михаила Федоровича от 22 октября 1625 г., в которой новый царь, демонстративно провозглашая свою политику «жалования» казаков как «верных наших слуг», напоминал вместе с тем казакам о том, какая им «неволя была при прежних государех царех московских, а последнее при царе Борисе»: «невольно было вам не токмо к Москве проехать, и в украинные городы к родимцом своим притти, и купити, и продать везде заказано. А сверх того, во всех городех вас имали и в тюрьмы сажали, а иных многих казнили, вешали и в воду сажали»[343].