Ночь прошла спокойно, а наутро мы нашли висящие на бараках прокламации «Не слушайте провокаторов! Выходите на работу!». Дикарев, который взял на себя пропаганду, задумался, что можно было бы противопоставить. Все три бунтующих отделения находились на окраине города, и поэтому на воле могли не знать о сути наших требований и, главное, об убийствах. Застрявшие в стройзоне успели рассказать об этом инженерам и бригадирам из «чистых», но осмелятся ли те передать услышанное горожанам? Наверняка на весь Норильск найдется хотя бы один радиолюбитель, который может простучать своим ключом: беда, бунт, убийства, беззаконие. «Помню, что у китайцев был вот какой обычай, — сказал Дикарев, выросший в Харбине, — на праздник поминовения усопших они писали на бумажках свои проблемы и беды, привязывали их к змею и отпускали веревку, чтобы змей улетел. Так вот, глядите…» Он взял четыре рейки, обрезал ватман, натянул лист, пришпилил и к перекрестью привязал не только веревку, на которой летел змей, но и вплел в тот же узел пачку листовок. Узел предстояло затянуть очень легко, чтобы мы резко дернули за конец веревки и листовки рассыпались и полетели вниз.
Тут же нашлись художник, который взялся оформить тексты, и печатники, готовые сделать оттиски. Мы составили две листовки — для горожан и для солдат. Первая гласила:
Вторая должна была воздействовать на вохру.
Вздохнув, я попросил приписать: «Да здравствует мир, демократия и дружба народов!»
Дикарев смастерил сразу четыре змея. Самая беда была с легкой веревкой длиной в километр — пришлось связывать куски лески, искать бечевку и чуть ли не снимать шнурки. Наконец в небо полетел первый змей, но последовало неловкое движение, и листовки рассыпались над стройзоной. Лишь третий по счету змей достиг города. Дикарев удачно сдернул узел и рассыпал прокламации над жилыми кварталами. Это была победа, хоть и небольшая. Помимо прочего, ветер мог донести листовки до каторжан, строивших цементный завод. Конечно, до них было пять километров тундры, но чем черт не шутит, пока бог спит. По крайней мере, это было возможно. А на следующий день за нас взялись по-настоящему.
Около десяти утра украинцы подали сигнал, что приближаются синепогонники. Четыре пожарные машины и отряд под предводительством самого Семенова без предупреждений пошли в атаку. Офицеры стреляли из автоматов кто в воздух, кто в землю перед собой, а автомобили, выломав ворота, въехали в зону и остановились. Из них выскочили пожарные и принялись разматывать рукава. Двери бараков распахнулись настежь, и очень быстро у ворот оказалось не менее тысячи защитников. Кто-то, силясь разглядеть, что происходит, закричал: «Бей их, ребята, окружай! Отрезай от вахты! Смерть палачам!» Задние ряды стали напирать на передние, и масса восставших шатнулась в сторону вохры. Офицеры сообразили, что успеют совершить лишь несколько выстрелов, прежде чем их разорвут на части, и отступили на несколько шагов. Пожарные застыли с недоразвернутыми шлангами. Первые ряды обороняющихся уже подступали к ним. Через мгновение в панике пожарные лезли в кабины машин, водители которых, не дожидаясь товарищей, поползли задним ходом к воротам. В них летели камни. Толпа почуяла кровь и с криком, родившимся из мычания, которое поднималось откуда-то из нутра, ринулась в атаку. Синепогонники бросились прочь. Испуганный водитель последней машины не попал в ворота и въехал в столб. Когда он чуть дал вперед, чтобы совершить еще один заход, мы увидели, что у столба лежит придавленный офицер. «Стойте!» — заорал Фильнев. Хлопцы Павлишина останавливали тех, кто в раже атаки едва не выбежал за пределы зоны. Раздавленного подхватили на руки свои же и погрузили в одну из машин. Вскоре нападавшие скрылись.