Восстание. Документальный роман

Как рассказывал Бомштейн, речь свою Кузнецов начал с того, что Берия обо всем в курсе и потому отправил его разобраться в случившемся. Горбоносый генерал-лейтенант назвался начальником конвойных войск Сироткиным, а штатские — партийными секретарями из Москвы. «Я человек практический и сразу же удовлетворю ваши претензии, решение которых находится в моей власти. А то, что не смогу решить самостоятельно, передам в Москву, но при условии, что завтра же вы возобновите работу на стройке». После этого каждый из делегатов выступал, разъясняя требования. Кузнецов держался просто, старался понравиться, но не так, чтобы это бросалось в глаза, и некоторые претензии удовлетворил сразу. Он отменил номера на одежде и велел демонтировать решетки на окнах бараков, обещал прислать отдельную комиссию с участием прокурорских, чтобы сразу пересмотреть дела инвалидов и матерей, а затем тех, кому дали по двадцать пять, а потом и всех остальных. Затем Кузнецов обещал много практического — снести замки, не ограничивать переписку с родными, уменьшить рабочий день до восьми часов и ввести зачеты, приравняв политических в правах к бытовикам. А главное, он твердо отрицал всякую кару за организацию бунта и участие в нем. Это произвело впечатление, поэтому, когда комиссия отклонила добавленную Морушко идею объединить мужские лагеря с женскими под предлогом, что девушки и так бегают к конвоирам, а заключенные вынуждены искать для любви уголок на стройке, никто спорить не стал.

На четвертый час Кузнецов пожелал осмотреть отделение. Первым, на что наткнулась процессия, была могила застреленного. Из санчасти вызвали фельдшера, и при нем гроб был вскрыт. У Климчука в груди нашлись пули. Сироткин помрачнел, обернулся к Семенову и спросил еще раз личное дело Климчука. Выяснилось, что лагерный врач поставил диагноз «смерть от разрыва сердца». Кузнецов обещал наказать не только стрелка, но и всех, кто покрывал его. Далее комиссия навестила раненых и настояла, чтобы их перевели в городскую больницу, — комитет не сопротивлялся, так как уже снял и записал их показания. Затем Кузнецов проверил, что творится на складе, в ларе и пекарне. Бомштейн расстарался: ни украденного, ни перерасходованного не нашлось, а в пекарне даже образовался излишек муки. Кузнецов заметно встревожился оттого, что ему противостояли не анархисты, а хорошо организованные бригады. Потеряв в молодцеватости, он тем не менее потребовал прекратить забастовку и завтра же выйти на стройку. Комитет понимал, что без прорабов и инженеров из числа политических все планы, касающиеся жилых домов и заводов, будут сорваны, потому что новых умелых работников набрать и завезти сюда по Енисею в этом сезоне никто уже не успеет, и поэтому заявил: на работу не выйдем, пока не будет выполнено главное требование — пересмотр дел. Кузнецов вскинулся, заблистал бритой щекой и повторил, что не имеет полномочий на пересмотр дел на месте, но завтра же передаст все жалобы в Москву. «Посмотрим, что получится», — высказался Бомштейн. Напоследок Кузнецов выслушал подозрения украинцев, что после его отъезда Семенов может бросить активистов в изолятор, и в ответ на это дал адрес своего московского управления и пообещал личный контроль над судьбой жалоб.

Комиссия села в «эмки» и уехала, а толпа осталась шуметь на нашей маленькой агоре. Большинство улыбалось, некоторые обнимались. Кто-то догадался первым и рванул номер со спины соседа. Через минуту вокруг стоял такой треск, словно над лагерем протянули высоковольтные провода. Когда расправа завершилась, мы подняли самого громкоголосого, Морушко, на плечи, и он прокричал, что комитет обсудит предложения комиссии Кузнецова и вынесет на обсуждение свою позицию насчет того, как вести себя в дальнейшем. Бомштейновские люди начали выламывать решетки из окон ближайшего барака. Схватив прутья, лишенные отныне инвентарного номера, узники отправились во все прочие здания и сделали то же самое.

Комитетовцы сели на сцену клуба, свесив ноги в зал. Разговор пошел примерно такой. Я: «Нельзя им верить. Надо объяснить людям, что это уловки». Фильнев (с присвистом через выбитый зуб): «А что ты предлагаешь? Бастовать дальше и отбивать новые атаки?