Восстание против современного мира

На религиозном плане ирреализм по своей сути связан с потерей инициатической традиции. Мы уже говорили, что в более поздние времена только инициация обеспечивала объективное приобщение человека к высшему миру. Но после конца древнего мира и с пришествием христианства больше не существовало необходимых условий для того, чтобы инициатическая реальность составляла высшую точку отсчета традиционной цивилизации. Одним из факторов, действующих в этом отношении отрицательно, в некоторой степени оказался «спиритуализм»: появление и распространение странной идеи «бессмертия души», считавшегося естественной привилегией всех и каждого, должно была внести свой вклад в потерю понимания смысла и необходимости инициации как реального действия, которое только и может освободить человека от всех обусловленностей и уничтожить смертную природу. В качестве суррогата появилась мистерия Христа и идея искупления во Христе: здесь частично произошедший из Мистерий (смерть и возрождение) мотив потерял всякий инициатический характер и, деградировав, стал применяться к чисто религиозному плану веры. Речь шла, говоря в общем, о некоей «морали» жизни с учетом вещей, которые, согласно новой вере, ожидали «бессмертную душу» за порогом смерти. Если имперская средневековая идея нередко была оттенена инициатическим элементом, а представители господствующей религии, церкви, создали доктрину таинств, оживляющих говорящий о возрождении «понтификальный» символизм, тем не менее идея настоящей инициации, противоположной духу этой религии, осталась ей чуждой. Она представляло собой аномалию, нечто вроде обломка по сравнению с любой другой полной традиционной формой, не исключая тот же ислам. Христианский дуализм по своему специфическому характеру представлял собой мощный стимул для субъективизма и, следовательно, для ирреализма по отношению к проблеме священного. Священное из вопроса реальности и трансцендентного опыта стало или вопросом веры, фактом чувства, или объектом теологической спекуляции. Немногие вершины очищенного христианского мистицизма не могли предотвратить того, что Бог и боги, ангелы и демоны, постигаемые умом сущности и небеса приняли форму мифа. Христианский Запад утратил знание этих вещей как символов потенциального сверхрационального опыта, надындивидуальных состояний существования и глубинных изменений интегрального бытия человека. Уже древний мир был свидетелем вырождения символизма в мифологию, которая все в большей степени становилась смутной и немой и в итоге стала объектом художественной фантазии. Когда опыт священного свелся к вере, чувству и морализму, а интеллектуальная интуиция —к простому понятию схоластической философии, область сверхъестественного почти полностью стала представлять духовный ирреализм.

Это направление испытало дальнейшее развитие с протестантством, совпадение по времени которого с гуманизмом и Возрождением представляет собой немаловажный факт. Отвлекаясь от итогового смысла католической церкви в истории цивилизаций, ее антагонической роли в Средних веках и отсутствия в ней инициатического и эзотерического измерения, мы, тем не менее, должны признать за ней определенный традиционный характер, который поднял ее на уровень выше простого христианства, потому что она создала систему догм, символов, мифов, обрядов и священных институтов, в которых, хотя часто и косвенно, иногда сохранялись элементы высшего знания. Твердо поддерживая принцип авторитета и догмы, защищая неприродный и сверхрациональный характер «откровения» в области знания и принцип трансцендентности благодати в области действия, церковь защищала от индивидуалистических отклонений —почти что безнадежно —нечеловеческий характер своего наследия. Эта крайняя попытка католичества (которая, кстати, объясняет многое из того, что является грубым и насильственным в его истории) должна была, следовательно, встретить свои пределы. «Плотина» не смогла выстоять, и некоторые формы, оправданные в чисто религиозном контексте, не могли сохранить абсолютный характер, свойственный нечеловеческому; не только потому что отсутствовало высшее знание, но также и учитывая то, что секуляризация церкви, коррупция и непригодность большого количества ее представителей и возрастающая важность, которую политические и преходящие интересы приобрели внутри нее, становились все заметнее. Таким образом создался подходящий климат для реакции, которой было суждено нанести серьезный удар по традиционному элементу, внесенному в христианство, усилить ирреалистаческий субъективизм и утвердить этот индивидуализм в религиозном контексте. Именно это и сделала Реформация.