Восстание теней [Восхождение тени]

— В некотором роде, — быстро подтвердил Финн. — Но если мой друг сказал вам, что он — владелец, он вам солгал — напился, должно быть, — сочинитель бросил на Эстир, готовую яростно кинуться защищать брата, суровый взгляд. — Бедняга. Он когда-то владел этим предприятием, правда, но давным-давно его продул. Счастье для него, что, купив дело, я оставил его работать здесь.

— А кто вы такой? — снова задал вопрос магистр.

— Я-то? Я брат Дорос из Ордена предсказателя Семблы, к вашим услугам.

— Вы священник? И путешествуете с женщинами?

Сначала Финн вздрогнул, но потом увидел, что магистрат указывает на Эстир Мейквелл, а не Бриони.

— Ах, вы про неё. Она кухарка и швея. А за её отчасти увядший девичий цвет вы, сир, можете не волноваться — братья благочестивы и полны сострадания; если не верите мне, попросите того, что с бородкой — мы зовём его Невином, — чтобы он прочёл вам историю о мученичестве ониры Путы, множество раз изнасилованной красскими разбойниками. Парень рыдает, рассказывая о ней, так прилежно он выучил этот и другие уроки, преподанные нам богами.

Видно было, что магистрат порядком растерялся.

— Но как же… все эти костюмы? Как можете вы быть служителями божьими и актёрами одновременно?

— Мы не актёры, не совсем так, — поправил Финн. — На самом деле мы совершаем паломничество в Блушо на севере, но в обязанности нашего ордена входит выступать перед непросвещёнными, разыгрывая поучительные сцены из житий провидцев и Книги Тригона, чтобы необученные искусству чтения могли уразуметь материи, в ином случае чересчур для них тонкие. Не желаете ли взглянуть на то, как мы изображаем казнь со сдиранием кожи Заккаса? Сначала он превосходно кричит, а потом его спасает божество в крылатом обличье…

Но официальное лицо города уже поспешило официально откланяться.

Эстир Мейквелл вывела его из фургончика, перед спуском по хлипкой лесенке задержавшись, чтобы метнуть в Теодороса осуждающий взгляд.

— Ты всё это сейчас сочинил? — тихо спросила Бриони, когда посетитель скрылся из виду. — Никогда не слышала большей чепухи!

— Ну, в таком случае, подобно тому, как это происходит с провидцами, моими устами говорили боги, — самодовольно ответствовал Финн, — потому что, как видите, он убрался и мы спасены. А теперь давайте-ка найдём место, где остановиться на ночь, и разведаем, какие радости жизни может предложить нам этот городишко.

— Они тут в трауре по своему барону, — заметила Бриони.

— Тем больше причин — как вы обнаружите, становясь старше, — отпраздновать то обстоятельство, что остальные из нас живы.

Пытаться убедить местные власти в том, что они — пилигримы, направляющиеся в Блушо, не всегда было лучшим выходом для труппы. В городах покрупнее они иногда доставали снаряды для жонглирования, и, пока Финн с Хьюни подбрасывали и ловили булавы и кольца, чтобы заработать несколько медяков, остальные актёры собирали в толпе местные сплетни и новости о важных событиях. Хьюни трезвым был весьма ловок, но толстяк Финн представал просто в другом свете, без всякого вреда для себя жонглируя даже факелами и ножами.

— Где ты этому научился? — спросила его как-то Бриони.

— О, я не всегда был таким, каким вы видите меня сейчас, — фыркнул её королевский историк. — Я вышел на дорогу ещё мальцом и обеспечивал себе пропитание трудом честным… и не очень. Что касается жонгляжа, то большую часть умений я перенял у моего первого мастера — Бингулоу из Красса, — а он в этом ремесле был лучшим из всех, кого я только видел. После его выступлений люди шли прямиком в церковь, уверенные, что им было ниспослано чудо…

Две новости слышали они снова и снова, где бы ни останавливались, в каждом городе, городке и городишке Эстерской долины: что сианские солдаты не оставили их поиски и что странные вещи творятся на севере. Многие из тех, кого они спрашивали, особенно торговцы и нищенствующие монахи, частенько там хаживавшие, рассказывали о некой тьме, которая, вроде бы, угнездилась над Пределами — не просто там плохая погода, хотя всем и она казалась больно уж серой и пасмурной для наступившего сезона, но и тьма в сердцах. Путники говорили, что дороги пусты, а ярмарки и базары, из года в год бывшие важной частью жизни, почти никто и не посещал — если их вообще устраивали. Горожане отказывались куда-либо выезжать, а те из сельчан, какие могли, перебрались под защиту городских стен — или хотя бы в их тень.