Восставшие из небытия. Антология писателей Ди-Пи и второй эмиграции.

Мы ходим вновь на уровне кровель
И жесткий камень нас, как прежде, когтит.
Приходит мысль, что даже Бетховен
Законов ритма до конца не постиг.
И голос плит, и шепот соборов,
И гул орудий, и негаданный дождь —
Такие ритмы знают, которым
Ни нот не сыщешь, ни имен не найдешь.
Поблек квартал в отгулах органа,
Сместилось время с первобытных осей,
И улиц этих холодна многогранность,
И дремучих гостиниц будто призрачна сень.
Голубь гудит – он словно томится,
Заря блеснула в приоткрытом окне,
Дремлет стена, смежая бойницы
И видит камень эти строфы во сне.
Собор тяжел, словно рыцарь в латах,
Он в камень врезан и стихиям знаком,
Его хранит булыжник пернатый
И винный погреб обдает холодком.
Синий Блуа и Святой Людовик —
Удел мальчишек, баснословие дат —
Но ты поставлен эту глушь славословить
И этот камень, что крылами объят.
А гроб – когтист. Есть черти с рогами,
Барокко бредит о загробной судьбе.
Король мог жить. Ему предлагали,
Но смертный жребий он оставил себе.
Все во гробах. И этих надгробий
Холодный мрамор – словно смерть у виска.
А мы – бессмертны. И наших подобий
Не может крипта удержать на века.
Живая жизнь и живая память
В веках безгласны и непрочны в веках,
Но ваша судьба и надгробный камень
В нас прозябает, словно семя, упав.
Граненый спуск. И берег Луары,
Далеких судеб неизбывный язык,
Он словно бредит на пергаменте старом,
Глухой зарницей неизбежной грозы.
Сгусток времен. И в страшном Версале
Последнего бала не осела пыльца.
Там бродит призрак. Старый сумрак – зеркален,
Двух зеркал отраженья там живут без конца.
Летний вокзал чумного Парижа —
Стеклянный купол и военный перрон.
Горек Париж и так бесцельно недвижен,
И пишет полдень темно-синим пером.
Грозен Париж. В нем привкус железа,
Уходит голубь в слуховые пазы —
Пока Париж ковал Марсельезу,
Кусалось солнце в ожиданье грозы.
Голубь летит на карловы стогна,
В булыжник дикий, в перелив вековой.
Как он богат, это склеп церковный
И старый голубь над моей головой.
Вот он опять. Он так неотступен,
В нем словно бродит голос гневных капелл.
Мы снова ходим по граненым уступам,
Боясь расслышать, что нам голос пропел.
И Аахен спит. И Шартр недописан,
И дремлет замком синеватый Блуа,
И тополь бродит. Он – собрат кипарису.
И блещет Луара, как виденье, бела.

«И воду в тазу зарумянив…»