Восставшие из небытия. Антология писателей Ди-Пи и второй эмиграции.

Как ни трагично было положение, но Денис не сдержался и, против воли, улыбнулся.

– А что же, папаша, мы дальше будем делать?.. Ведь так долго не наплаваем…

– Кричать надо, Дениска.

Денис попробовал: раза два крикнул, но голос его в реве волн и ветра прозвучал так жалко, что отец и сын тут же поняли бесполезность этого занятия. Помолчав, Ананий Северьяныч изрек:

– А ведь, могет, и взаправду потонем… Не зря мне белые ведмеди снились.

Под левым берегом проходил пароход, волоча за собой караван барж. Но надежд на него не было никаких. Вряд ли на нем могли услышать крики погибающих.

Анания Северьяныча понемногу покидали силы.

– Слабость меня берет, сынок… Видно, долго не продержусь… А ты держись, сколько могешь. Тяжко будет матери двух-то оплакивать, сынок… тяжко…

Это неожиданное «сынок» больно отозвалось в сердце Дениса, и ему стало вдруг страшно жаль отца, на глазах навернулись слезы. О себе он уже в эту минуту не думал.

– Папаша… ты как-нибудь… держись…

Ананий Северьяныч, не отпуская правой рукой киль лодки, левой поддернул сапог.

– Слабею, Денис…

– Сбрось сапоги… легче будет, – посоветовал Денис.

– Сапоги не сброшу… Они еще новые… Дениска, ежели Бог даст спасешься – смотри, мать не забывай… мать береги… И Кирюшке передай мое слово…

– Держись… – чуть не плача проговорил Денис.

– Плохо, сынок… руки соскальзывают…

Выплыл месяц и голубым слабым светом озарил пенящуюся Волгу. И Денис заметил совсем рядом, саженях в десяти от них лодку. Он закричал что было сил, протяжно, с надрывом.

– Ло-одку! Подай ло-одку!

Гребец на секунду застыл, подняв весла, и, круто развернувшись, быстро подъехал к утопающим. В гребце Денис узнал Манефу. Она же, узнав Дениса и Анания Северьяныча, тихо воскликнула:

– Бушуевы? Чего вы здесь?

– Жарко стало… купаемся… – ответил осмелевший Ананий Северьяныч. – Подавай скорее лодку.

Она помогла влезть в лодку продрогшему и стучавшему зубами старику. В тот момент, когда он перевалился через борт, левый сапог соскочил с его ноги и исчез в воде.

– Сапог утоп! – закричал Ананий Северьяныч в отчаянии. – Денис, ныряй! Ныряй, дьяволенок!

Денис нырнул, но так как и он сильно ослаб, то через секунду вынырнул назад.

– Пымал? – спросил отец, упершись руками о борт и глядя на сына. С сивенькой бородки ручьями текла вода.

– Нет, – ответил Денис, влезая в лодку.

– Эх, что же я без сапога делать буду! – застонал Бушуев, садясь на лавку и охватывая руками голову. – А ты чего тут, стало-быть с конца на конец, по ночам разъезжаешь? – вдруг крикнул он на Манефу. – Люди добрые спят давным- давно, а она – нате вам – раскатывается, словно ясный месяц. Делать тебе, видно, нечего…

– К матери… в Отважное еду… – тихо сказала Манефа.

– К ма-атери… – передразнил Бушуев, – все бы к матери в такую пору ездили. К полюбовникам ездят по ночам – вот куда!

Манефа не лгала. В этот день, после ссоры с Алимом, она допоздна лежала в поле в копне ржи, а потом, не зная, что делать и куда идти, решила поехать на время к матери в Отважное.

Денис, зачаливая ботник, через плечо посмотрел на Манефу и ему показалось, что в серых глазах ее сверкнули слезы. И сердце его дрогнуло странной и большой жалостью к этой непонятной женщине…

* * *

Брезжил рассвет. Мутная туманная дымка над Заволжьем посветлела, порозовела. По селу мычали коровы, горланили петухи.

Дед Северьян, поскрипывая смазанными сапогами, шел в Спасское, в церковь.

Было воскресенье.

Проходя мимо колосовского дома, он увидел возле колодца Манефу. Она доставала воду. Старик замедлил шаг, остановился, кашлянул и негромко позвал:

– Маня, подь-ка сюда…

Манефа резко оглянулась, не выпуская из рук бадьи. После смерти Мустафы она ни разу не разговаривала со старым Бушуевым, и то, что он заговорил первый, и удивило ее и обеспокоило.

– Коли нужно, так сам подойдешь… – на всякий случай недружелюбно ответила она, отворачиваясь и опуская бадью в колодец.

– Эк ведь ты какая… – вздохнул дед Северьян и подошел к ней, ступая по росистой траве.

Некоторое время он молчал, собираясь с мыслями, не зная, с чего начать. Не глядя на него, она наполняла ведра холодной и прозрачной, как стекло, водой.

– Ты, Маня, вчера Дениску из воды вытащила? – наконец, глухо спросил он, подергивая губой.

Она молчала.

– Вытащила, – сам себе ответил он, – стало-быть, спасла от утопления. Это тебе, Маня, Богом зачтется…

– Никого я не спасала… Так просто: ехала, да подобрала… – тихо проговорила она, подымая с земли ведра.

– Это Богом тебе зачтется, – повторил старик, не обращая внимания на ее слова. – И еще, слушай, что я тебе скажу… Ежели тебе когда я понадоблюсь, то приходи… прямо так и приходи. Слышишь?

Это было сказано стариком так сильно, что Манефа покорно и просто ответила:

– Слышу.

Не понимая, в то же время, зачем бы ей мог понадобиться старик.