Восточные славяне накануне государственности

Очевидно, что к настоящему моменту авторитарные формы правления показали свою неэффективность в сравнении с демократическими и будущее России народное большинство связывает с подлинной демократизацией её общественной жизни и политической системы. Но в то же время очень живучей является запущенная «либералами» мифологема о России как о стране якобы «тысячелетнего рабства», с которой связано представление о том, что здесь никакой демократии и вообще ничего хорошего быть не может. Своеобразным зеркалом этого представления является мифологема, популярная у части «патриотов», в соответствии с которой нашей стране необходима «сильная рука», при наличии которой только и может существовать Россия.

Приношение Руси дани разными народами. Радзивилловская летопись

Хотя те, кто исповедует эти мифологемы, друг друга обычно, мягко говоря, не жалуют, являются они, в сущности, двумя сторонами одной медали, так как из обоих вытекает, что наш народ органически не способен к демократии и самоуправлению. Но что стоит за подобными тезисами? Имеют ли они какие-либо исторические основания? Для того чтобы ответить на эти вопросы, надо обратиться к истории нашего Отечества, и в первую очередь – к историческим истокам Руси-России.

* * *

С момента первого появления славян на страницах письменных источников в VI в. мы видим существование у них институтов общественного самоуправления. Византийский историк Прокопий Кесарийский сообщал о славянах и антах, что они «не управляются одним человеком, но издревле живут в народовластии, и оттого у них выгодные и невыгодные дела всегда ведутся сообща» (Свод I: 183), и описывал принятие антами, вероятно, на народном собрании, решения о договоре с Византией (Свод I: 183–184). В то же время из византийских источников мы знаем о существовании у славян и антов VI–VII вв. знати и князей. Однако, по всей видимости, княжеская власть в этот период ещё не превратилась в наследственную и князь избирался народным собранием, преимущественно из представителей знатных семей, для управления «племенем» или «племенным» союзом и ведения военных действий против врагов. Но знать не была замкнутой стратой, оторванной от народа, пополнить её ряды легко мог любой храбрый воин или искусный в каком-либо деле человек. Существование свободно пополняемой прослойки знати, представители которой осуществляли оперативное управление на определённых участках, было необходимым элементом функционирования сложного социального организма, каковым было «племя», а тем более – «союз племён», особенно если он имел прочный и долговременный характер (такие устойчивые этнополитические объединения славян византийские источники именуют славиниями: Литаврин 2001: 568–578). Точно так же необходимым было наличие князя, осуществлявшего общее оперативное управление. Но все принципиально важные для общества дела решались на народном собрании, значимость которого определялась не в последнюю очередь тем, что всё взрослое мужское население представляло собой «вооружённый народ» и в случае необходимости готово было выступить в военный поход (хотя существовали и, так сказать, «силы постоянной боевой готовности» в лице дружины). То есть славянское общество догосударственной эпохи стояло на той стадии общественного развития, которую Л.Г. Морган назвал «военной демократией». Расселение славян, борьба их с Византией и кочевниками способствовали сохранению той системы, при которой любой взрослый мужчина в случае необходимости должен был быть готов идти на войну. Не случайно славяне долго не знали «внутреннего» рабства: длительное время рабами в славянском обществе были пленники-иноземцы, захваченные в войнах, именовавшиеся челядью. «Внутренние» рабы – холопы, – лишившиеся своей свободы за долги, появляются в каком-либо значительном числе в древнерусском обществе только с XI в. (Фроянов 1999: 227–229 и сл.). Характерно, что договоры Руси с Византией Х в. знают в русском обществе только челядь, т. е. рабов-пленников.