Восточные славяне накануне государственности

Таким образом, славянское общество предгосударственного времени предстаёт перед нами обществом если и не полностью, то в значительной степени равных и свободных людей, сообща решавших важные общественные вопросы. Таким его знают не только современные ему иностранные источники, таким его помнят и древнерусские летописи, которым известны крупные славянские этнополитические объединения догосударственной поры: поляне, древляне, кривичи, вятичи и т. д., каждое из которых в свою очередь состояло из ряда более мелких этнополитических единиц, которые в силу своей локальности не попали на страницы летописей. Нам представляется, что наиболее корректно называть летописные группировки восточных славян этнополитическими объединениями или союзами (для краткости – этнополитиями), так как они обладали политическим и в известной мере этническим единством и состояли из более мелких структурных единиц, которые несколько условно можно называть «племенами». Как справедливо, на наш взгляд, полагает А.П. Новосельцев, «древляне, поляне и т. д., по-видимому, идентичны таким германским «племенам», как франки, саксы, бавары и т. д., которые на деле представляли уже союзы племён, хотя и сохранили наименование одного (господствующего) племени» (Новосельцев 2000: 49).

В летописях сохранились сведения о том, каким образом осуществлялось принятие важных решений на уровне восточнославянских этнополитических объединений. Конечно, вопрос о том, насколько надёжным источником при характеристике восточнославянского общества являются древнерусские летописи, достаточно сложен, но, во-первых, археология подтвердила в общих чертах этнографическую карту, нарисованную в ПВЛ (Седов 1982; 1999), во-вторых, первые летописцы ещё застали славянские этнополитические союзы на завершающей стадии их существования[145], в-третьих, летописные известия можно проверять данными иностранных источников и сравнительно-историческими материалами, а в-четвёртых, даже если летописцы экстраполировали на предгосударственную эпоху реалии своего времени, то это очень важно для понимания этих реалий.

Рассказывая о нападении хазар на полян, потребовавших дани, летописец говорит о том, что «съдумавше поляне и вдаша от дыма меч» (ПСРЛ. I: 17). Легенда о дани, которую поляне выплатили хазарам мечами, имеет много интерпретаций, но для нашей темы важно то, что в представлении летописца соответствующее решение было принято полянами коллективно. Видимо, это мыслилось ему совершенно естественным делом.

Следующим свидетельством, интересующим нас, является знаменитая легенда о призвании варягов, читающаяся в Повести временных лет под 862 г.: «[славянские и соседние с ними «племена», до того платившие дань варягам: словене, кривичи, чудь и меря] Изъгнаша Варяги за море и не даша имъ дани и почаша сами в собе володети, и не бе в нихъ правдъı, и въста родъ на родъ, быша в них усобице, и воевати почаша сами на ся. Реша сами в себе: «Поищемъ собе князя, иже бъı володелъ нами и судилъ по праву». Идаша за море къ Варягомъ, к Руси» (ПСРЛ. I: 19).

Здесь мы не будем вдаваться в напряженную дискуссию, идущую вокруг этого летописного рассказа. Для нас важно то, что для летописцев XI–XII вв., зафиксировавших эту легенду, «призвание» князя словенами – предками новгородцев – и их союзниками выглядит как совершенно нормальное и «законное» явление. Причем принятие решения об этом «призвании» летописцы представляют именно в качестве «коллективной воли» словен, кривичей, мери и чуди.

Стоит ли за этими двумя известиями память о древних «племенных» народных собраниях, или же летописцы автоматически перенесли в древность реалии своего времени в данном контексте непринципиально. Важно то, что, с точки зрения древнерусских книжников, с самой глубокой древности важные решения предков киевлян и новгородцев имели «коллегиальный» характер и, видимо, соответствующий характер имела и их политическая организация, основанная на самоуправлении («почаша сами в собе володети»). Мнение М.Б. Свердлова о том, что в «племенных» народных собраниях славян участвовали «лишь отдельные представители, вероятно племенная знать» (Свердлов 1983: 51), ни на чём не основано. Историк приводит примеры из летописи, где коллективное принятие решений приписывается обществам, заведомо не имевшим народных собраний («почаша греци мира просити»), но это имеет совсем другое объяснение. Ю.В. Андреев заметил, что древние греки представляли свой полис единственной возможной формой человеческого общежития, поэтому Гомер «поселяет» в полисах все известные ему народы вплоть до киммерийцев (Андреев 2003: 69–70 и сл.). По всей видимости, аналогично мыслили и в Древней Руси, представляя свои порядки единственно возможными.