Восточный вал

– Уверен, что вскоре Скорцени побывает у нас, – сказал Крайз, – так что у вас, господа, будет возможность убедить его. Правда, не уверен, что попытка увенчается успехом.

14

В комнату, где погруженный в заунывное бессмыслие восседал с бокалом вина в руке Гиммлер, обер-диверсант рейха вошел, как оскорбленный в своих лучших чувствах режиссер – в уборную взбунтовавшегося второразрядного актера. Нет, так работать нельзя. Это уже не театр, а черт знает что!

– Имперская Тень понадобился нам уже сегодня? – спросил он, едва заметно приподнимая в приветствии руку. В последнее время он вообще избегал «фюрерского приветствия», предпочитая – да и то в редких случаях – прикладывать пальцы к козырьку фуражки.

– Понимаю, – проворчал Гиммлер, – что это ваш человек, причем один из ваших учеников.

– Из талантливых учеников, – заметил Скорцени, вопросительно посматривая на вошедшего чуть раньше него Кальтенбруннера. Однако тот высокомерно отвернулся.

– Тем более, пора решать его судьбу, – молвил Гиммлер. – Или вы так не считаете?

– Так считают все, кому известно о существовании Великого Зомби.

– Это его так называют – «Великий Зомби»?

– Он этого заслуживает. А что касается его судьбы, то проблема в том, что решение ее каждому видится по-своему.

– И все же, нельзя слишком долго оставлять наедине со своими мыслями человека, способного ввести в блуд фюреропочитания кого угодно, вплоть до руководства службы безопасности.

Скорцени и Кальтенбруннер едва заметно переглянулись. «Мог ли Гиммлер каким-то образом узнать о конфузе, который только что произошел в коридоре замка? – прочитывалось во взгляде каждого из них. – Или же рейхсфюрер имеет в виду себя?».

– Такого человека вообще нельзя слишком долго оставлять без присмотра, – сказал Кальтенбруннер. – Никто не знает, что он, в конце концов, возомнит о себе. И чем это кончится.

– Обычно такое кончается виселицей, – напомнил ему Скорцени. – Однако не хотелось бы, чтобы история Великого Зомби, именуемого еще Имперской Тенью, закончилась столь плачевно.

Адъютант Гиммлера наполнил бокалы всех троих и вопросительно взглянул на шефа.

– Сомневаюсь, что Зомбарт действительно способен сколько-нибудь долго пребывать в роли фюрера, – проговорил Кальтенбруннер в бокал, словно в рупор.

«Видно, Кальтенбруннер решил нанести удар первым, – понял Скорцени. – С его стороны это, конечно, непорядочно, но что поделаешь?». Но вслух произнес:

– Именно это мне и хотелось бы выяснить, господин обергруппенфюрер.

– И сделать это можно уже сейчас, – добавил Гиммлер. – для этого мы, собственно, и собрались.

– Хотя для того, чтобы талант лжефюрера раскрылся по-настоящему, следовало бы сделать вид, что мы воспринимаем его как фюрера.

– Это недопустимо, – проворчал шеф РСХА. – А по отношению к фюреру еще и непорядочно. И вообще, проще было бы его убрать. Стоит ли рисковать, имея под рукой человека, способного выдавать себя за фюрера, вводя при этом в заблуждение тысячи людей?

– Считаете, что пора вообще избавляться от всех двойников фюрера, дабы исключить появление одного из них в качестве оригинала? – прямо спросил его Скорцени, хотя делать этого не следовало. Зачем провоцировать Кальтенбруннера на категоричность?

При всей той независимости, с которой держался Скорцени как руководитель имперской диверсионной службы и личный агент фюрера по особым поручениям, он все же не забывал, что прямым его начальником является Кальтенбруннер, и с этим следовало считаться.

– Я уже высказал свое мнение. Считаю, что теперь, под занавес войны, Зомбарт представляет реальную опасность. Впрочем, понимаю, что на создание образа лжефюрера было затрачено много сил и найти еще одного такого трудно.

– Он искренне предан фюреру и Германии. Такой на измену не пойдет.

– А ведь посудите сами, – вдруг пустился в рассуждения Гиммлер, что было бы, если бы заговорщики, возглавляемые Беком и Ольбрихтом, учли преданность германцев своему фюреру. Тогда в приказах, издаваемых 20 июля, они не стали бы слишком уж нажимать на то, что Гитлер погиб. Наоборот, обзавелись бы настоящим двойником, который поддерживал бы их, сковывая действия всех, кто в тот день оставался в «Вольфшанце», и вводя в заблуждение тех, кто еще только мечтал о личном кабинете в бункере.

– Но существует опасность, что могут найтись несколько генералов, способных учесть ошибки предшественников? – едко заметил Кальтенбруннер.

– Об этом я должен спросить вас, Кальтенбруннер, – мягко парировал Гиммлер, напоминая, кто есть кто. – Существует ли такая опасность?

– По-моему, – ответил начальник Главного управления имперской безопасности, – мы перевешали всех, кто способен был не то что помышлять о заговоре, а хотя бы усомниться в святости фюрера.

Гиммлер взглянул на Скорцени так, словно развешиванием генералов по виселицам занимался исключительно он, однако обер-диверсант брезгливо промолчал. Заговорил он лишь тогда, когда забытый присутствующими адъютант рейхсфюрера вновь напомнил о себе, поинтересовавшись, не пора ли приглашать в кабинет самого Великого Зомби.