Восточный вал

Фюрер приблизился к карте мира и с минуту задумчиво блуждал взглядом по африканскому и американскому континентам, словно прямо сейчас собирался определить место своего будущего изгнания. Вот только сделать это было нелегко. Не существовало страны, в которой Гитлеру были бы теперь рады; еще меньше оставалось стран, правители которых решились бы скрывать его, даже под угрозой агрессии со стороны союзников-победителей. А сколько тысяч людей появилось сейчас во всем мире, готовых даже ценой собственной жизни отомстить ему за погубленных гитлеровцами родственников и соотечественников.

А еще Мартин представил себе, как тягостно сейчас искать такое укромное место на карте мира человеку, который еще вчера чувствовал себя властелином этого самого мира.

«А почему ты с таким сочувствием думаешь только о фюрере? – вдруг осадил себя рейхслейтер и личный секретарь фюрера. – Думаешь, искать станут только его? Тебя, думаешь, пощадят?! А подумал ли ты о том, куда следует бежать и где скрываться тебе самому? Так не пора ли позаботиться об этом?».

– Недавно мне даже подкинули вообще странную, на первый взгляд, идею – затаиться в Антарктиде, на нашей «Базе-211»[26], чтобы уже оттуда заниматься строительством Четвертого рейха.

От Бормана не скрылось, что фюрер произнес «странную, на первый взгляд», а значит, окончательно он ее пока что не отверг.

– Но вы, конечно же, не восприняли эту идею? – как можно мягче спросил он.

– Скажем так: я не хотел бы дожить до того дня, когда мне придется заживо похоронить себя в подземельях Антарктиды.

– Мы не позволим случиться этому, мой фюрер, – уперся в карту Европы широко расставленными руками Борман, будто собирался сгрести ее в охапку и унести, причем не карту, а саму Европу.

– Вы уже позволили случиться тому, что я вынужден искать на карте мира такое глухое место, в котором был бы недосягаем для врагов рейха. Я уже делаю это, а значит, вы позволили довести рейх до такого состояния, когда его фюрер вскоре может превратиться в изгоя собственной нации, изгоя Европы.

– Понимаю, мой фюрер. Но так сложились обстоятельства. В этом, конечно, и моя вина, вина партии, но, прежде всего, здесь просматривается вина нашего армейского командования…

– Будет тебе, Борман! – поморщился фюрер, переходя на «ты». – Кто больше виновен, кто меньше, это уже никого не интересует. Очевидным и существенным остается только то, что Германия проиграла еще одну войну. Причем ту, которую проиграть не должна была, не имела права.

– Это поражение мы, германцы, уже никогда не сможем ни простить себе, ни просто забыть.

Гитлер оторвал взгляд от карты и уничижительно взглянул на своего заместителя по партии.

– Брось ты свою патетику, Борман. Чем скорее мы все забудем об этом поражении, тем скорее сумеем возродить рейх. Мы с тобой политики, а значит, профессиональные игроки, для которых уметь достойно проигрывать куда важнее, чем уметь достойно побеждать. Потому что переживать поражение намного сложнее, а ни один полководец мира поражений не избегал.

– Вы правы, мой фюрер, – сконфуженно подтвердил Борман, беспомощно оглядываясь на застывших по обе стороны от двери Шауба и Раттенхубера.

Но оба эти «рейхсканцелярских евнуха» знали, как опасно быть втянутыми в подобные разговоры, поэтому лица их оставались холодными и безучастными. Все, о чем говорят сейчас Гитлер и Борман, не имело к ним никакого отношения.

– А что касается убежища, то существует множество вариантов и возможностей, – сказал фюрер, и только теперь Борман обратил внимание, что он по-прежнему держит указательный палец левой руки на карте. Подступив чуть ближе, Мартин понял, что местность, в которую он упирался, находилась в альпийской глубинке, где-то на стыке Швейцарии, Германии и Австрии.

– Однако остановиться придется на одном, – напомнил ему заместитель по партии, не в силах скрывать своего раздражения.

– Кое-кто из дипломатов советует мне переправиться в тихую, спокойную, нейтральную Швейцарию, где в одной из горных деревушек, в доме кого-либо из швейцарских германцев, вполне можно подготовить секретный бункер.

– И что вы решили, мой фюрер?

– Ничего я пока что не решил, – фюрер оставил карту в покое и сел во главе стола.

– Что, до сих пор нет ясности даже в отношении страны?

– Это не так просто – смириться с мыслью о том, что тебе, вождю Великогерманского рейха, придется бросать свою армию, бросать страну и спасаться бегством. Скорее всего, я попросту не решусь на такой шаг и предпочту достойно уйти из жизни здесь, на своем посту, как подобает солдату.

– Только не это, мой фюрер! – испуг, с которым Борман произнес эти слова, был почти естественным. – Только не самоубийство! Это недостойно фюрера. Вы должны спастись ради спасения Германии и германцев. Уже сейчас нужно решить, где вы остановитесь, и мы должны готовить для вас специальное убежище.

– Возможно-возможно… – как-то слишком уж легко согласился Гитлер, и сразу же весь обмяк, как человек, растративший все силы и не способный больше сопротивляться судьбе.