Восточный вал

– Вот и отмаливайте его вместе со своим Отшельником, или как вы его там называете, – самодовольно произнес Роттенберг. – И не советую портить отношения с Кальтенбруннером, если не хотите оказаться на передовой Восточного фронта.

Как только рация умолкла, Штубер тотчас же подозвал Зебольда и сказал:

– Распятие имитировать до последней стадии.

– Сам Христос позавидует его мукам, – клятвенно пообещал Вечный Фельдфебель.

– Вы опять не поняли меня, Зебольд. Если с головы Отшельника упадет хоть волосок, на завершающей стадии этого спектакля вынужден буду выпускать дублера. Актер вы, конечно, бесталанный, но придется очень постараться.

– А что могло произойти такого, чтобы… понадобился дублер?

– Об этом вам лучше спросить у Кальтенбруннера, мой Вечный Фельдфебель. Мне же приказано доставить Отшельника в Берлин.

– Чтобы показательно распять на кресте посреди Александерплац? – расплылся в улыбке Зебольд.

– Понимаю, что в качестве дублера вам обязательно хочется выступить во время распятия Отшельника у здания рейхсканцелярии или в скверике неподалеку от Главного управления имперской безопасности. Но мой вам совет: будьте чуточку скромнее, Зебольд. Соответствуйте своему таланту и призванию фельдфебеля.

– Вот так всегда: ты подаешь прекрасную идею, а тебе напоминают о том, что ты всего лишь фельдфебель!

– Вечный Фельдфебель, – уточнил Штубер.

– И я должен этим гордиться?

– Вы, мой вечный фельдфебель, – нет, не должны.

– Что-то я не пойму вас, барон.

– Это вами, своим вечным фельдфебелем, должен гордиться наш вермахт.

– Как же неоспоримо вы умеете убеждать, господин гауптштурмфюрер, – иронично признал его правоту Зебольд.

– У каждого свой талант, мой Вечный Фельдфебель. Все, я появлюсь здесь через полтора часа. Распятием руководите вы, мой римский легионер. И помните приказ, касающийся Отшельника.

31

Штаб «Регенвурмлагеря» располагался в глубине возвышенности и представлял собой мощную гранитную цитадель, обрамленную гроздьями дотов. Все три подхода к нему вели через узкие пешеходные тоннели, простреливаемые пулеметами из обеих стен, на двух уровнях. Такой же кинжальный огонь «изрыгали» и доты, возле которых эти ходы раздваивались, – один уводил в основательно заминированный тупик-ловушку, другой – к штабу.

Прорваться через такие заслоны способен был разве что дьявол. И барон фон Риттер был уверен, что взять его логово можно будет только измором. Вот почему он приказал начать прокладку двух эвакуационных ходов, один из которых уводил на поверхность, в хорошо замаскированную пещеру, притаившуюся посреди горного соснового леса; другой – в глубь материка, в карстовые пещеры, по которым можно было уходить еще километра три, чтобы в конце концов оказаться на берегу Одера.

Главный ход, по которому немногочисленные штабисты попадали в цитадель «СС-Франконии», представал в виде извилистого тоннеля, мрачность коего не развеивали даже щедро развешанные по изгибам электрические светильники. Но прежде чем войти в него, бригаденфюрер, уже в который раз наткнулся на высеченный из камня крест, с распятым на нем Иисусом Христом. На первое из тех сорока пяти распятий, которых его предшественник штандартенфюрер Овербек приказал «изваять» по всему периметру огромного «Регенвурмлагеря».

Правда, «изваяно» было только пять, однако комендант уже знал, что в лагере появился какой-то талантливый скульптор-славянин из недоучившихся семинаристов, который, вместе со своими подмастерьями, способен создать еще с десяток подобных скульптур.

– Так что будем делать со всеми этими распятиями? – почти машинально поинтересовался адъютант Удо Вольраб, помня, что, еще будучи заместителем коменданта, барон фон Риттер не мог спокойно проходить мимо ни одного из этих распятных крестов.

– То же, что и с самим штандартенфюрером СС Овербеком.

Вольраб непонимающе уставился на бригаденфюрера.

– То есть расстрелять?!

– А что вас так удивляет? Да, расстрелять. Как только настанет время. Ибо такова воля Германии.

– Но пока что действует приказ, согласно которому в нашем лагере должно быть установлено сорок пять распятий. Сорок пять, – возмущенно повторил он, – цифра названа в приказе. Пожелаете отменить?

– Зачем? – задумчиво спросил барон фон Риттер, и адъютант впервые заметил, что комендант осматривает распятие не с ненавистью, как это обычно делал, а с интересом. – Чтобы потом долго гадали, кого считать более безумным: того сумасшедшего, по чьему приказу эти распятия высекали из камня, или того, по чьему их уничтожали?

– Ну, так ставить вопрос никто не осмелится.

– А вы все же поставьте его.

– Для отмены приказа бывшего коменданта достаточно констатации того, что распятия эти появились по приказу… сумасшедшего.

– Неужели кто-то мог бы предположить, что в этом подземелье подобные изваяния могли появиться по приказу кого-то, все еще не сошедшего с ума?

Вопрос оказался настолько сложным и философски запутанным, что Вольраб даже не пытался осмыслить его.

– Не мог бы, – машинально ответил он.

– Кстати, почему Овербек решил, что распятий должно быть сорок пять?