Вот и я, Люба!

— Так, все понятно, давай, Анатолий, на этом и завершим наш разговор. Никакого, как прежде не будет. Я тебе уже ранее в кафе говорила, нас с тобой больше нет. Вот и вся история. Живи в свое удовольствие, занимайся музыкой, создавай свою студию, пей, гуляй, развлекайся с женщинами, — ты на все это теперь имеешь право, как человек свободный от семейных обязательств. Все, не могу больше уделить вам ни внимания, ни времени, у меня деловая встреча, мне ехать нужно, — стараюсь завершить совершенно никчёмный разговор.

— Значит, вот так ты, Любка, решила. Хочешь стряхнуть меня, как говно с лопаты, а сама вся такая благополучненькая и дальше продолжать жить в сытости. Хуй тебе во все твоё поросячье рыло! — рычит Толян, тыча мне в лицо "дулю".

Его жест в виде худой фигуры из трех пальцев вызывает у меня приступ гомерического хохота, который мне не удаётся сдержать.

— Ты, блядина, ещё пожалеешь. Ни раз ещё попомнишь меня, тварь жирная, — начинает истерично орать Анатолий. — Я буду делить с тобой все до последнего спичечного коробка, хотя нет до последней спички. Ты развод не получишь, пока не отдашь мне половину от всего, что у нас есть. Я по твоей вине остался без работы, жить мне не на что, поэтому у меня есть единственный выход — придаётся подать на алименты на детей. И поверь мне, милая, я уверен на тысячу процентов, что это сработает, потому что за детей своих ты, тварюга, на коленях ко мне приползешь.

Смотрю на то, что сидит напротив меня, и назвать его человеком нет ни сил, ни желания. Ничего в моей душе к нему не осталось кроме сожаления, горечи и отвращения.

— Что уставилась на меня, образина? Одну дочь ты уже потеряла, и остальные от тебя тоже отвернутся. Это я обещаю. Думаешь, просто так Катерина на твои звонки не отвечает и на свадьбу к сестре не приехала? Нет, дорогуша, моё слово для Катьки большой вес имеет. Так что, прежде чем, артачиться и пытаться пугать меня сто раз подумай, Любашенька, — всю свою подлую тираду Анатолий произносит жёстко и язвительно, стараясь, бить как можно больнее, зная точно, что дети для меня самое дорогое.

— Да, все верно, ты очень сильно стараешься вбить кол между нами и Катюшей, — пытаясь удержать себя в руках, как можно спокойнее отвечаю Анатолию, — но я уверена, что жизнь все расставит на свои места. Пройдёт время и Катюша, как умный человек, все поймёт правильно и вернётся к нам…

— И кстати, правды ради, — слышу позади себя голос Анюты, — Катюша не приехала на мою свадьбу, потому что готовилась к концертному туру. Мы с ней созванивались и до моего торжества, и после. Так что не нужно говорить того, чего ты не знаешь. Хотя, Боже, о чем я, ты же привык все время врать, изворачиваться и опускаться до банального, пошлого и подлого шантажа.

— Как ты смеешь так с отцом разговаривать, неблагодарная! Отец для детей это святое, — кидается на защиту своего сыночка Анна Васильевна. — Вот оно материнское воспитание. Никакого уважения к родному отцу не привила детям.

— Я что-то не поняла, бабуля, какое уважение мы должны испытывать к отцу, выразившему сомнение в отцовстве по отношению к нам, своим детям. Это первое. И второе, меня очень впечатлило заявление про алименты, на которые мой так называемый отец хочет падать, — выдержка немного подводит мою дочь, её глаза наполняются слезами негодования, голос начинает дрожать. — Мне стыдно за такого отца. Знаете, у нас в принципе не было ни отца, ни бабушки с дедушкой, поэтому лично я не буду против, если вы оба не станете со мной общаться.

После слов Анны свекровь и Толик ещё пытаются вставить свои пять копеек, но дочь моя, имея отчасти характер Гавриков, очень быстро ставит их на место.

— Мам, одевайся, мы опаздываем, — произносит дочь, украдкой мне подмигивая, — у нас же встреча. Не хорошо людей задерживать.

Из кабинета выходим практически все вместе. Ни о каких прощальных словах, конечно же, не может быть и речи, но и здесь наши родственнички оказываются на "высоте".

— Да, чтоб все свиньи твои передохли и на вас падучая напала, — обернувшись, шипит нам в спины Анна Васильевна.

— Ты, тварь, ещё пожалеешь. Эх, пожалеешь, — продолжает посыл своей мамаши Толька.

— И Вам желаем здравствовать, — смеясь, громко произносит Анька. — Мамуль, предлагаю по дороге к дизайнеру заехать в церковь, поставим свечки Семистрельной иконе Божией Матери и этим упырям тоже.

Как решили, так и едем на встречу через церковь, ставим свечи и молимся. После Семистрельной иконы я долго стою у Богородицы. Всматриваясь на святой лик, думаю о Степане и молюсь за него и его скорое возвращение.

Глава 27