Вот и лето прошло...

И выдал мне небольшую лекцию о том, что в наш век разума и знаний повышенная эмоциональность, безусловно, является пережитком прошлого. Атавизмом вроде обезьяньего хвоста. Вот так! Потом Петелин все же заметил мое немое изумление и смягчился, объяснил снисходительно, что при этом он не имеет в виду так называемые корневые эмоции: любовь, ненависть, радость, страх… Нет, он говорит только об эмоциональных крайностях: особая чувствительность к невниманию, обостренный реагаж на равнодушие окружающих, повышенная потребность в душевном тепле… Все это — нонсенс, чепуха.

— Но почему?! — не удержался, чуть не заорал я.

— Потому что современный человек живет не ощущениями, а знаниями. Потому что фундаментом технически развитого общества может быть только знание, а не чувство. И все эмоциональные надрывы нелепы как… ну, как суеверия.

Ладно! Черт с ними, с его теориями! Мне оставалось только надеяться, что Юрий Сергеев был категорически не согласен со своим другом-приятелем.

— Между прочим, втолковать эти элементарные истины Юрию было невозможно, — порадовал меня Петелин. — Чего стоит хотя бы одна его идефикс насчет Плеса, этого города детства…

— Вы тоже знаете об этом?

— Еще бы! Он буквально этим бредил!

Петелин вдруг вскочил и зашагал по комнате.

— Но это же элементарное непонимание диалектики! Это бессмысленное стремление в прошлое, назад! Это нечто… нечто вроде бредового призыва из человеколюбия заменить автомобиль лошадкой, чтобы уменьшить число жертв на дорогах!

Он был не на шутку взволнован и метался по комнате. А я не мог сдержать улыбку при виде такого расхождения его поведения с его же теорией.

— Анатолий Анатольевич, успокойтесь, пожалуйста. Скажите, вам не скучно жить?

Он успокоился так же мгновенно, как и возбудился. Вновь сел на стул и ответил спокойно и твердо. Разве что только чуть устало.

— Нет, мне жить не скучно, мне интересно. Интересно все знать. Только именно знать, а не ощущать.

Он замолчал. Потом вдруг снова неумело улыбнулся.

— Впрочем… И у меня бывают ощущения. Сейчас, например, я ощущаю, что больше ничем помочь вам не могу.

Я тоже ответил ему улыбкой.

— Вот вам и пример, когда ощущение довольно близко к знанию.

— Могу вам только посоветовать еще одно: поговорите с Володей Куликовым. Он окажется полезней меня.

— Я слышал, что Куликов развил какую-то странную деятельность, встречается со всеми знающими Юрия, даже отпуск взял… Вы не находите в этом ничего подозрительного?

— Кто вам наплел такую чушь? — возмутился Петелин. — Куликов честнейший, порядочнейший человек! Да, он был и у меня, говорил со мной, расспрашивал… Может быть, именно благодаря его приходу ко мне я пришел сейчас к вам. Всего доброго!

Подседлав последним гневным и оттого особо эффектным тычком очки «референт», Петелин удалился.

Ай-яй-яй, какой явный эмоциональный атавизм!

Однако Куликова мне все-таки повидать было действительно нужно. Эти три дня я ему все время названиваю, но пока застать не могу. На работе он взял отпуск за свой счет. А дома телефон не отвечает.

Зато мой телефон снова затрезвонил.

— Сергеев слушает.

— Здравствуйте, вас беспокоит Куликов.

— Куликов?!

Я выкрикнул это столь изумленно, что он стал торопливо объяснять:

— Ну, Куликов — товарищ Юрия Сергеева, мы с вами встречались…

— И очень хотелось бы встретиться снова, — перебил я. — Вы где?

— В нашем институте.

— А рабочий день вроде окончен?

— Это неважно. Вы не можете к нам приехать?

— Почему не могу? Сейчас буду!

События наши стали развиваться по законам французских комедий восемнадцатого века, сборник которых мне как-то презентовала Лека на день рождения. Там, к примеру, кто-нибудь спрашивает: «Где Жан?» И тут же ремарка: «Появляется Жан». Откуда Жан появляется, почему Жан появляется, этого никто не объясняет и объяснять не желает. Вот и у нас — только подумал: «Надо бы повидать Куликова», как появляется Куликов!

Куликов появился не один. В опустевшем после работы институте среди чертежных комбайнов и столов собрались наши знакомцы: подтянутый суховатый начальник отдела автоматики, хмурый руководитель группы Крутых, бравый начкадров и председатель месткома Алла Владимировна, уже без марлевой маски — эпидемии, видно, был дан отбой.

— Извините за беспокойство, — сказал мне Володя Куликов, — но нам было необходимо с вами встретиться. Мы хотим спросить…

— Нет уж, позвольте спросить сначала мне. Зачем, Владимир Андреевич, вам понадобились похождения частного детектива?

Куликов смутился. И признал:

— Сыщика из меня не вышло. Придется снова переквалифицироваться в инженеры.

— И все же зачем вам это понадобилось — расспросы, поиски…

— Видите ли, — вступился за своего подчиненного начальник отдела, — сначала Владимир Андреевич, а потом и мы все подумали: почему Юрия должны искать вы? Я не имею в виду лично вас, а вообще — милицию. Ведь, по сути, искать человека должны его друзья, соседи, сотрудники… То есть — мы.