Вот и лето прошло...

Хотя они с Валей больше не виделись. Только перед отъездом Юрия из Плеса поклялись помнить друг друга и всегда поздравлять с днем рождения. С его настоящим днем рождения — в паспорте ведь уже потом было напутано. Ну, это тоже мне было понятно — такая детская клятва, которая забывается вместе с детством. Но эта клятва, оказывается, не забылась. Больше двадцати лет Юрий с Валей не встречался, но каждый год в день рождения получает ее телеграмму… Я даже вскочил.

— Телеграмму? А в этот раз она была?

— Не знаю, я ведь забегал на минутку…

— Спасибо, Володя! Спасибо, товарищи дорогие! Извините, мне надо бежать!

Я действительно побежал. Даже помчался. На такси.

Вообще-то зарплата участкового инспектора двести в месяц. И никаких премиальных за выполнение и перевыполнение плана. Так что на такси особо не раскатаешься. Но сейчас я не мог иначе, я бы просто лопнул от нетерпения, добираясь пешком или общественным транспортом до нужных мне пунктов. Я, в принципе, человек не слишком азартный — лотерейные билеты не покупаю, в карты не играю, не говоря уж о бегах. И только в работе наступает момент, когда я вдруг делаю стойку, как гончий пес, и иду по следу с таким азартом, какого до этого в себе и не подозревал. Я иду, я бегу, я не останавливаюсь, пока не дорвусь до цели, до истины.

Таня — уже знакомая, домашняя, без шиньона — открыла мне дверь на первый же звонок, будто ждала его. Я не вошел, задавал вопросы с порога.

— Какая телеграмма? — не поняла Таня. — Что случилось?

— Не волнуйтесь, мне просто нужно знать: в тот воскресный вечер Юрий не упоминал ни о какой телеграмме? Про то, что он ее получил? Или, наоборот, не получил?

— Нет-нет! Ради бога, скажите, что случилось?

— Честное слово, ничего. Просто поиск продолжается.

Однако понимая, что не могу уйти, хоть как-то не развеяв ее тревожное настроение, я потянул носом и уточнил:

— Ничего не случилось, если не считать того, что у вас опять сбежал кофе!

Ивана Никитича, конечно, не устроил разговор в дверях, он отвел меня в свою комнату и лишь там обстоятельно ответил на мой вопрос.

— Нет, про телеграмму не в курсе. Я в то воскресенье в пионерлагере на слете выступал. Вернулся к ночи. Устал. А что, телеграмма какая обнаружилась?

— Пока нет. Но хорошо бы, чтоб обнаружилась.

— Если телеграмма, то в аналогичном случае у швейцарского писателя Дюренматта…

Я был вынужден, как всегда, прервать хитроумные построения домашнего детектива.

— Иван Никитич, а Черновы были дома в воскресенье?

— Не знаю. Говорю же: я весь день в пионерлагере провел. А когда утром уезжал — были…

— Нет, — сказала соседка Чернова, — мы в то воскресенье у мужниных родителей гостили, за городом.

Мы с ней не просто разговаривали, а кричали, перекрывая шум огромного цеха с конвейером, на котором работали одни женщины, с одинаково упрятанными под косынку волосами. Автоматическими движениями они укладывали в пазы электромотора обмотку, пристукивая ее секции деревянными молотками. И Чернова, не прекращая ни на секунду стук-перестук своего молотка, рассказывала:

— Я вот нынче во вторую смену, а муж с первой пришел и сидит с ребятами. Я ж говорила: мы только в субботу-воскресенье можем куда вместе сходить или съездить.

— Значит, про телеграмму вы ничего не знаете… А та телеграмма, что вы в прошлом году для Сергеева принимали, откуда была?

— Не помню. Название немножко чудное…

— Может быть, Плес?

— Может, и так. Точно не скажу, не помню…

Но наконец я все же услышал то, чего ожидал.

Помещение почты уже опустело, свет был погашен во всех окошках — заказных писем и бандеролей, переводов и подписки газет. Только телеграфное окошко еще светилось, там работа шла допоздна. И тоненькая рыжая девчонка ответила на мой вопрос.

— Да, я приносила товарищу Сергееву телеграмму.

Я боялся поверить в неожиданную удачу. И попробовал даже сбить уверенность девчушки.

— Это точно? Почему вы запомнили?

— Потому что я тогда уже все телеграммы разнесла, а вечером поздно еще одну передали. Ее сначала ошибочно заслали в другое отделение. Ну вот, я ее прочла и отнесла.

— Прочли? — изумился я. — Это же зачем?

Ее ничуть не обеспокоило мое изумление. Она отвечала все так же бесхитростно, глядя на меня чистыми очами.

— А я все телеграммы читаю. Потому что их редко по делу дают. А больше — про радость или про горе. Ведь правда?

— Пожалуй…

— Вот я и читаю, чтобы знать, как себя с адресатом вести.

— Так-так… А эта телеграмма про что была?

Девчонка вздохнула мечтательно.

— Очень красивая телеграмма! Там слова были из песни: «Тридцать лет — это возраст свершений, тридцать лет — это возраст решений»… Слышали?

— Нет. — Я невольно улыбнулся ее восторженности.

А она продолжала очень серьезно:

— Хорошая песня. И телеграмма хорошая. Она вообще-то не срочная была, можно было и утром доставить. Но я сразу же, вечером, отнесла. Потому что раз у человека день рождения, человек должен знать, что его очень помнят. Ведь правда?