Вот я

— Вот в чем дело. Ты, наверное, не заметил?

— Но именно про это я и говорю.

— Экшн. Да. Ты любишь драматизм. Тебя смущает то, кто мы есть.

— Что? И кто мы?

— Израиль.

— Тамир, перестань. Не знаю, о чем ты толкуешь и почему разговор этого коснулся. Я что — не могу взять и поплакаться на жизнь?

— Если я смогу взять и защитить свою.

Надеясь, что, если дать Максу чуть больше самостоятельности, это развеет его хандру, Джейкоб с Джулией стали позволять ему одному совершать небольшие походы по округе: в пиццерию, в библиотеку, в пекарню. Однажды он принес из аптеки картонные рентгеновские очки. Джейкоб тайком наблюдал, как Макс их примерил, затем перечитал текст на упаковке, снова примерил, снова прочел. Он ходил в них по дому, все больше волнуясь.

— Полная параша! — воскликнул он, бросая очки на пол.

Джейкоб тактично объяснил ему, что это прикол, шутка: обмануть других, будто можешь видеть сквозь одежду.

— Почему тогда это не написали на упаковке? — спросил Макс, и его гнев перешел в стыд. — И разве было бы менее смешно, если с ними и правда можно было видеть сквозь одежду?

Что творилось в душе Тамира? Джейкоб не мог понять, как их милая перепалка о счастье превратилась в горячий политический спор, в котором был лишь один участник. Что-то он в Тамире задел, но что?

— Я много работаю, — сказал Тамир. — Ты это знаешь. Всегда работал много. Некоторые работают, чтобы поменьше бывать в семье. Я же работаю, чтобы семью обеспечивать. Ты не думаешь, что я вру, верно?

Джейкоб кивнул, не в силах заставить себя произнести: "Конечно, не думаю".

— Пока Ноам был маленьким, я часто не обедал дома. Но каждое утро возил его в школу. Это было для меня важно. Так я многое узнал о других родителях. По большей части они мне нравились. Но одного папашу я совершенно терпеть не мог — натуральный придурок, типа меня. Ну и, соответственно, и его ребенка я тоже терпеть не мог. Его звали Эйтан. Ну, пожалуй, ты уже понял, к чему я веду?

— Вообще-то, не имею понятия.

— Ноам пошел в армию, и кто оказался в его части?

— Эйтан.

— Эйтан. С его отцом мы обмениваемся имейлами, когда кто-то из нас получит хоть какие-то крохи информации. Мы никогда не встречаемся и даже ни разу не говорили по телефону. Но переписываемся все время. И я не стал относиться к нему лучше — чем больше мы общаемся, тем больше он меня бесит. Но я люблю его. — Тамир обхватил ладонью пустую бутылку. — Можно один вопрос?

— Конечно.

— Сколько денег ты отдаешь Израилю?

— Сколько денег? — переспросил Джейкоб, поднимаясь к холодильнику, чтобы вынуть еще пива и просто чтобы размяться. — Забавный вопрос.

— Да. Что ты даешь Израилю? Я серьезно.

— Ты имеешь в виду Объединенный еврейский призыв? Университет Бен-Гуриона?

— Конечно, включая и это. Посчитай еще поездки в Израиль: с родителями, со своей семьей.

— Ты же знаешь, с Джулией и детьми я там не бывал.

— Это верно, ты ездил в Берлин. Что ж, представь, что вы поехали в Израиль. Представь отели, где вы останавливались бы, поездки на такси, фалафель, мезузы из иерусалимского камня, которые вы повезете домой.

— Не пойму, куда ты клонишь.

— Ну, я знаю, что отдаю больше шестидесяти процентов дохода.

— Ну, то есть налогами? Ты там живешь.

— И это означает, что я тем более должен нести финансовое бремя.

— Тамир, я правда не понимаю, к чему этот разговор.

— А ты не только отказываешься что-то честно отдать, ты еще и отбираешь.

— Что отбираю?

— Наше будущее. Ты знаешь, что больше сорока процентов израильтян думают об эмиграции? Был такой опрос.

— И я как-то в этом виноват? Тамир, я понимаю, что Израиль — это не университетский городок, и какая это пытка — быть сейчас оторванным от семьи, но ты не на того чувака напал.

— Ну же, Джейкоб.

— Что?

— Ты плачешься, как тебе хреново, какая у тебя ничтожная жизнь. — Тамир наклонился вперед. — Я боюсь.

Джейкоб от волнения не мог вымолвить ни слова. Казалось, будто он вошел сегодня вечером на кухню с картонными рентгеновскими очками и в досаде швырнул их на пол, а вместо объяснений, что это очки для прикола, чтобы обманывать других, будто в них видишь все насквозь, Тамир вдруг взял и стал прозрачным.

— Я боюсь, — повторил он. — И меня тошнит от общения с папашей Эйтана.

— У тебя есть не только папаша Эйтана.

— Это верно: у нас есть арабы.

— У нас.

— У нас? Твои детки спят на органических матрасах. А мой сын сейчас в самом пекле. — Тамир снова показал рукой на телеэкран. — Я отдаю больше половины всего, что имею, а ты — один процент, щепотку. Ты хочешь иметь отношение к эпическим событиям, и ты чувствуешь себя вправе учить меня, как мне устраивать мой дом, и притом ты ничего не даешь и ничего не делаешь. Давай больше или болтай поменьше. Но больше не говори у нас.