Вот идет человек. Роман-автобиография

Лишь после этого над ним начинают глумиться, и «благородные» люди прямо при нем делят его имущество, и, чтобы заслужить эту «милость», он должен к тому же отречься от своей веры, лишиться своей единственной нравственной и моральной опоры! Нет, нет, нет! Мой Шейлок не станет этого делать! Человек такого ума и такой силы будет бороться до последнего вздоха любыми средствами — и в первую очередь хитростью. Вот как я себе это представляю: когда Шейлок, сломленный несправедливым решением суда, выходит из зала, уже вечереет. Сначала он идет медленно, но когда замечает, что за ним нет слежки, ускоряет шаг, будит своего друга Тубала и других евреев, живущих с ним в гетто, и рассказывает им о новой опасности, которая теперь им угрожает. Ведь раньше, хотя они и жили в гетто, подвергались преследованиям и гонениям, на святая святых, на их веру, никто не посягал. А поскольку у Шейлока нет ни домов, ни земли, а есть только легко перевозимые богатства — деньги и драгоценности, он ссыпает все в свою суму, той же ночью садится в лодку и бежит. Ему удается бежать! В один прекрасный день он достигает берегов Голландии, оказывается в богатом городе Амстердаме, где и так уже полно беженцев, спасающихся от испанской инквизиции. И тогда он решает двигаться дальше, на восток! Он идет через земли венгров и румын, русских и поляков. Он еще долго бродит по этим странам, пока наконец на востоке Галиции, на Украине, не находит старого мудрого ребе-чудотворца, самого мудрого ребе тех далеких земель. К нему он идет рассказать про свое горе и спросить совета. Ребе — глубокий старик, худой и высокий, с желто-белой длинной бородой и кустистыми бровями, нависающими над мудрыми глазами. Его слава идет далеко впереди него, о его возрасте говорить уже не подобало, но втайне все молились, чтобы Бог подарил ему еще много лет жизни. Он сидел на своем высоком патриаршем стуле, как воплощение человеческого достоинства, и дружелюбно улыбался нашему Шейлоку. Доброта и расположение старика развязали Шейлоку язык и раскрыли его сердце, и он начал рассказывать. Он рассказывал про отчий дом, про свою юность, про годы учения и скитания до того момента, пока он не встретил Лею. Рассказывал, как он любил ее, свою Лею, и как она подарила ему Джессику и испустила дух, и как он жил только памятью о ней, воплощенной в ее дочери, и как его дочь его предала, и на старости лет он снова вынужден был взять посох. Он говорил обо всем, говорил много дней и ночей, пока на сердце у него не стало совсем легко и тепло. Мудрец подбадривал его, задавая вопросы, и внимательно его слушал. И когда его речь подошла к концу, в самом облике старца ему уже улыбалось дружеское понимание, и ребе сказал тихим, теплым голосом: «Это хорошо, сын мой, что ты пришел к нам, потому что после столь тяжелых переживаний нужно уйти на новое место, ибо так ты найдешь и новую судьбу. Если бы ты спросил совета у какого-нибудь мудреца там, откуда ты пришел, то он тоже посоветовал бы тебе сначала прийти сюда, ибо в книге написано: „Мешане мойкем мешане мазл“, на новом месте ты найдешь новую судьбу, — старик, улыбаясь, вздохнул, — слава Всевышнему — ты здесь!» И Шейлок почувствовал огромное облегчение, но был все еще немного смущен и растерян, испытывая глубокую благодарность к ребе, а старик продолжал: «И все же я хочу дать тебе еще один совет: тебе нужно снова жениться, ты ведь еще полон сил, и я знаю, Бог еще даст тебе детей». «Ребе, — от изумления Шейлок едва мог говорить, — именно об этом я и хотел вас спросить!» «Да, сын мой, — кивнул мудрец, — возьми девушку из народа, здоровую дочь ремесленника», — и теперь уже оба понимающе улыбались, а потом Шейлок встал, с глубоким почтением попрощался и ушел — благодарный и освобожденный.

На Украине Шейлок взял в жены дочку столяра, и Господь сделал его брак плодородным и благословил его детьми. Дети подрастали на этой черной, сочной земле; они пахали ее, они сеяли и убирали урожай, смотрели, как одно время года сменяет другое, и уже не слышали ту легкую, соблазнительную музыку, что звучала под вечно голубым южным небом. В их еврейские мелодии вплелась заунывная, печальная славянская песня, и они росли, дети Шейлока, широкоплечие, работящие и любопытные…

Много, много поколений сменилось с тех пор, и у некоторых его потомков снова проснулась тоска по Западу, и они стали покидать родные места. Там, на чужбине, они осваивали новые профессии, кто-то стал актером и обнаружил у Шекспира своего далекого предка — Шейлока. Их отцы и деды рассказывали им историю его страданий, и их родственные души узнали его. И они играли этого своего предка трагично и пристрастно, опираясь на гений Шекспира, который подарил темному персонажу столько силы, столько жизни, столько чувства справедливости и человеческого достоинства. Они играли жертву и обвинителя этого общества, которое презирает его и преследует, играли борца за права евреев, каким он тоже стал по милости своего создателя.