Вот идет человек. Роман-автобиография

Мне пришелся по душе этот чистый красивый город, вокруг которого Днестр делал изгиб, а люди здесь выглядели и говорили так же, как у нас. Я обошел множество булочных и остановился перед прилавком, который мне особенно понравился. За ним стоял маленький, круглый господин со светлой бородой на добродушном, ухмыляющемся лице. Он долго за мной наблюдал и вдруг сказал: «Ты приезжий, верно? Я вижу тебя здесь впервые». И я рассказал ему, что пришел из Городенки, что я пекарь-подмастерье и ищу работу. Он добродушно рассмеялся и заметил: «Ты хотел сказать, ты полподмастерья, потому что на целого ты пока не тянешь. Ты, кажется, накинул себе пару годков, жулик ты этакий», — и он протянул мне руку для дружеского приветствия. Он оставил свою жену за прилавком, а мне сказал: «Пойдем-ка со мной». Мы пошли в кабак, где он угостил меня кренделями с водкой, хотя мне больше хотелось молока, но я боялся ему об этом сказать, потому что перед ним мне надо было выглядеть взрослым мужчиной. Он стал расспрашивать меня, как давно я уже работаю пекарем и что я умею. Я сказал ему, что он может меня испытать, взяв к себе в пекарню на одну ночь, а там уже сам увидит, на что я способен. Он отхлебнул водки из своего стакана, внимательно посмотрел на меня и, рассмеявшись, подытожил: «Ну, по крайней мере, ты не хвастун». Он привел меня к себе в пекарню, где уже работали четыре подмастерья: старик семидесяти лет Антось, Рафаэль, у которого была длинная, ухоженная борода, жена и дети, и еще два хмурых человека. Я был пятым. Ночью наш хозяин работал вместе с нами и внимательно за мной наблюдал. Я должен был делать самые разные вещи: месить тесто для булочек, готовить закваску для хлеба, формовать хлеб, а когда дело дошло до кручения рогаликов и формования венских розанчиков, я увидел, как довольно ухмыляется наш хозяин, потому что в этом деле я еще дома был самым ловким. И когда рано утром, после работы я собирался отнести готовую выпечку в лавку, он вдруг оказался рядом со мной и сказал: «Пойдем-ка пропустим по стаканчику, нужно обсудить наши дела». А в трактире он мне сказал вот что: «Я знаю, что могу нанять тебя совсем задешево до Пасхи, и даже не говори мне, сколько ты хочешь. Потому что я буду платить тебе столько же, сколько плачу Рафаэлю с его длинной бородой и тремя детьми. Ты будешь получать полтора гульдена в неделю, с жильем и пропитанием, и останешься у меня до Пасхи. Идет?» «Идет», — ответил я, не помня себя от счастья, и мы ударили по рукам. Я мысленно представлял себе, как приеду домой на Пасху, разодетый — в синем костюме в полоску, в новых ботинках с резиновыми набойками и с подарками для мамы и младших братьев и сестер, потому что теперь я был уже для них взрослым старшим братом и жил совсем один в чужом городе, куда приехал за своей «любовью». От моих мыслей меня отвлек Менаше Штрум: «Ну, жулик, о чем ты теперь думаешь?» И я ответил ему немного смущенно: «О доме», — на что он сказал: «Иди спать и чувствуй себя здесь как дома».

19

Так я оказался предоставленным самому себе; теперь мне не нужно было слушаться отца, маму, старших братьев и сестру. Никто от меня ничего не требовал, ни перед кем мне не надо было отчитываться, но не было и никого, кто мог бы меня защитить.