Вот идет человек. Роман-автобиография

На следующей неделе Ханна Козак уговорила меня не падать духом и все же попытаться подкупить Кудрявого подарком. Она пошла вместе со мной в магазин и помогла мне выбрать красивый, длинный кнут с ручкой из слоновой кости, который стоил мне четырех недель работы — шесть гульденов! Вместе с ней мы пошли на стоянку, где рядом со своими повозками томились в ожидании извозчики. Кудрявому подарок очень понравился. Он сразу стал хвалиться перед другими извозчиками, какой хороший у него друг, и подмигивать, а Яким с перекошенным ртом сказал мне: «Эй, да за такую плетку я тебе десять баб достану». Но Кудрявый зло его одернул: «Закрой свой кривой рот!» «Уж и пошутить нельзя», — только и ответил на это Яким. Кудрявый снова ему подмигнул одним глазом и сказал: «Можно, но только не с моими друзьями». Он отвел меня в сторону, положил мне руку на плечо и сказал, что хочет в пятницу куда-нибудь со мной сходить и тоже оказать мне дружескую услугу. Тут к стоянке подошли два молодых офицера, сели в его коляску и назвали два женских имени. Все трое рассмеялись, Кудрявый щелкнул моим кнутом и крикнул на прощание: «В пятницу вечером у Ханны Козак!» В пятницу вечером я ждал его у Ханны Козак, а она говорила мне, подмигивая: «Видишь, что я для тебя делаю? Сегодня ты достигнешь своей цели». Я стеснялся спросить, какой цели, потому что боялся показаться юнцом. Тут пришел Кудрявый, мы очень долго ели, потом он спросил меня, не могу ли я ему одолжить три гульдена, я дал ему деньги, и он заплатил полтора гульдена Ханне Козак за пиво. Была уже полночь, мы вышли из дома, пересекли рыночную площадь, вошли через заднюю дверь в дом аптекаря Кальмуса и стали ждать на кухне. Я слышал, как в соседней комнате разговаривают, играют, шутят и смеются два человека, мужчина и женщина. Потом дверь открылась, и в кухню вошла Ривкеле — в ночной рубашке без рукавов, лицо ее раскраснелось, а шелковистые волосы, каштановые с рыжиной, растрепались. Кудрявый грубо прикрикнул на нее: «Давай готовься!» Тут Ривкеле заметила меня, покраснела и закричала: «Нет! Нет! Нет! Только не с ним! Только не с ним!» Она заплакала, а Кудрявый сказал: «Ты будешь делать то, что я тебе скажу, дрянь! Одевайся!» И Ривкеле убежала туда, откуда появилась. Меня душили ярость, стыд и отчаяние. Я вскочил, плюнул Кудрявому в лицо и, стараясь унять дрожь, закричал: «Ах ты свинья! Свинья! Ты подлая свинья!» И набросился на него с кулаками. Он ударил меня кастетом по голове, я закачался, он ударил еще раз, и теперь я чувствовал только, как горячий бульон приятно растекается по голове и по лицу, а перед глазами у меня плясали тысячи маленьких точек. Я заснул, не приходя в себя. Когда я проснулся, аптекарь Кальмус промывал мне раны на голове и на лице смоченной в спирту ватой. Он забинтовал мне голову и попросил меня никому не говорить, что все это произошло в его доме, и тогда я могу приходить к нему через день, а он будет лечить меня бесплатно. Я пообещал никому ни о чем не рассказывать и пошел сквозь ночь домой. Я чувствовал себя намного старше, сердце мое разрывалось на части — одна часть обвиняла меня, а другая утешала, и холодное, чужое одиночество стучало моими зубами.

На следующий день я не выходил на улицу, а в пекарне сказал, что на меня напали пьяные солдаты, и услышал в ответ, что мне еще крупно повезло — уже был случай, когда они избили прохожего до смерти.

К Ханне Козак я больше не ходил и с Ривкеле тоже не искал встречи.

Однажды Менаше Штрум привел к себе домой молодого человека со стопкой книг под мышкой и сказал, что тот будет давать уроки его маленьким дочкам. Молодой человек был русским студентом, оставившим свою родину, чтобы учиться здесь, в Галиции, а фамилия его была Черняков. Этот Черняков очень мной заинтересовался. Он ходил со мной гулять, засыпал меня вопросами и отвечал на мои. Еще он давал мне читать маленькие тоненькие книжки, в которых я не понимал ни слова, и рассказывал разные интересные и смешные вещи, казавшиеся мне невероятными. Смешнее всего был его рассказ про небо: он хотел убедить меня в том, что каждая звезда размером с нашу Землю, что звезды остаются на небе и днем, просто мы не видим их из-за солнца, что мы крутимся, как на карусели, не замечая этого, и что мир был создан не за шесть дней, а за миллионы лет. И многие другие вещи, которым я просто-напросто не верил, потому что Черняков был, конечно, очень умным и добрым, но совершенно точно не умнее моего отца или Шимшеле Мильницера. Но как бы то ни было, у него был приятный голос, добрые глаза и красивый, широкий бант на шее, а говорить с ним и слушать его было куда как приятнее, чем ходить к Ханне Козак и пить водку, от которой потом болела голова и тошнило и на которую уходили все с трудом заработанные деньги.