Вот идет человек. Роман-автобиография

Работа в пекарне была поделена между помощником, обслуживающим печь, белым тестомесом, готовившим тесто для булочек, и черным тестомесом, хорошо чувствовавшим закваску и ржаное тесто. Другие работники формовали хлеб, раскатывали булочки, крутили рогалики, отбивали венские розанчики, плели халы. Ну и наконец, был еще «идл». «Идл» — это мальчик на побегушках. «Идл» должен был всем прислуживать: приносить и колоть дрова, растапливать печи, греть воду, таскать мешки с мукой, просеивать муку, делать закваску для теста, выносить на холод доски с сырым хлебом, чтобы он не перебродил, потом ставить их в печь, разносить готовую выпечку. И все это он должен был делать быстро и ловко. А когда после трудовой ночи все шли отдыхать, «идлу» нужно было еще отскрести остатки теста от месильных корыт, отмыть весы, почистить и смазать формовочную машину, подмести в пекарне, начистить все до блеска, потом снова принести дров и поставить греться воду. Если обычные подмастерья работали четырнадцать часов в день, то «идл» — все шестнадцать. Если же все работали по шестнадцать часов, как это было у Петроградских, то бедный «идл» трудился, не покладая рук, восемнадцать часов. А с учетом задержек и опозданий я работал в день по восемнадцать-двадцать часов, после чего падал как убитый, прямо в пекарне на каменный пол, и разбудить мой молодой организм было очень нелегко. Сначала меня грубо толкали в бок, а потом трясли изо всех сил. Делали это всегда разные подмастерья — те, кто с ночи готовил закваску. Потом они пытались разбудить меня пинками и кулаками. Йойне Бурлаку больше всего нравилось щекотать меня перышком в носу или попросту дубасить меня поленом. Но я спал мертвым сном, организм мой привык к этим приставаниям и ни за что не хотел просыпаться. Тогда у Йойне появилась еще одна идея — обливать меня водой. Это помогало. Я в ужасе вскакивал на ноги и, сонный и несчастный, мечтал, чтобы поскорее наступила пятница и суббота, когда я смогу спать двадцать часов подряд. Через неделю меня взяли на постоянную работу. С братом я встречался на улице или у него в казарме и каждый раз совал ему в карман свою зарплату, потому что не видел необходимости тратить деньги на себя. Во-первых, я ни в чем не нуждался, а во-вторых, я был счастлив ему помочь. Ведь мы с ним были друзьями, а не просто братьями. Йойне Бурлак с самого начала мучал меня больше всех. Теперь он еще больше разошелся, потому что получал я столько же, сколько и он, и хотя я был младше и меньше его ростом, работал я лучше и быстрее, из-за чего остальные подмастерья и сыновья Петроградского, которые тоже получали зарплату как простые работники, поддразнивали Йойне. Он меня возненавидел, бил при каждой возможности и называл «захолустной свиньей», потому что сам он был из большого города Коломыя, а я — всего лишь из Городенки. Из-за этого над ним тоже подтрунивали, потому что я, как-никак, умел читать и писать, а он был безграмотным. Самым его любимым развлечением было «будить» меня. Для этого он специально вставал пораньше и все время придумывал что-нибудь новенькое: то возьмет сажу и измажет мне лицо, то зажмет одновременно рот и нос, так чтобы я не мог дышать. Через какое-то время я просто-напросто стал спать на животе. Тогда он щекотал меня соломинкой за ухом. Но больше всего ему, конечно, нравилось выливать на меня ведро холодной воды. Постепенно я привык спать по четыре-пять часов в день, работу свою выполнял быстро и ловко, и все были мною довольны.