Вот идет человек. Роман-автобиография

Наконец я увидел паровую пекарню. Я зашел внутрь и спросил у седого мужчины приятной наружности с короткой козлиной бородкой, как мне найти господина Петроградского, и он гордо ответил: «Это я и есть!» Я сказал ему, что я — тот самый пекарь-подмастерье, брат солдата артиллерийского полка. Он оценивающе осмотрел меня с головы до ног и позвал жену. Она оказалась симпатичной женщиной, хотя и немного прихрамывала. Следом в комнату вошли еще двое подмастерьев — было видно, что это сыновья хозяина. Потом появились еще двое: девчонка лет десяти и толстый мальчишка примерно моего возраста. На форме у него красовались три серебряные полоски, а значит, он был гимназистом. Все они смотрели на меня нагло и недоверчиво, перешептывались между собой, смеялись и пялились на мой чемоданчик с зелеными и красными цветами. Мне казалось, их насмешки не оставили на мне ни одного живого места, как вдруг господин Петроградский спросил: «Ты есть хочешь?» «Да», — ответил я. «По тебе сразу видно», — сказал он, и все засмеялись над его удачной шуткой. Обращаясь к остальным, он добавил: «Главное, чтоб ты и работать не забывал». А жена его сказала с таким выражением, будто я уже не раз ее обманывал: «Скажи-ка, как так получилось, что у такого высокого широкоплечего солдата такой тщедушный маленький брат?» Я покраснел, смутился и устыдился своего роста, но в то же время был рад, что и они заметили, какой большой и сильный у меня брат. Потом пекарь сказал: «Ну хорошо, поработаешь здесь неделю, а там посмотрим». «А ты, доктор, — обратился он к толстому гимназисту, — покажи ему его покои, где он сможет поставить свой элегантный чемоданчик». Жирдяй, не задумываясь, огрызнулся: «Не хочу. Пусть кто-нибудь другой показывает». Тогда хозяин начал расстегивать ремень, бормоча: «Сейчас я тебе покажу „не хочу“, медуза неповоротливая», — но хромая пекарша закричала на него по-польски, думая, что я не пойму ее слов: «Ты что, не понимаешь, грубиян, что ему не пристало это делать. Он студент и не должен никому ничего показывать». Тогда старший сын упер одну руку в бок, словно барышня, другую поднес к лицу, будто веер, и пропел фальцетом: «Ах, как можно! Я студент ухоженный, а в штаны наложено!» Я не смог удержаться от смеха, так здесь все было ново и непривычно. Но жирный гимназистик тут же зашипел на меня и запретил мне смеяться. Мама обняла его и стала гладить его бесформенную толстую рожу, утешая, словно младенца, и то и дело с ненавистью поглядывая на меня. Наконец старший сын проговорил: «Пойдем, малец, покажу тебе твои палаты». Он повел меня через заднее крыльцо во двор и по пути в кладовую сказал: «Они тут все сумасшедшие. Лучше всего не обращать на них внимания. Мне они родители, но я их терпеть не могу. Я уже успел пожить во Львове и снова хочу уехать. Старик родом из России и ведет себя как царь Николай. А ей надо, чтобы хотя бы один из сыновей стал доктором наук и было чем хвастаться. Вот этот шалопай и учится в гимназии, а она балует и пестует его так, что когда-нибудь он лопнет. Пойдем со мной, сегодня на ужин копченая грудинка. Этот скупердяй хранит ее в своем сейфе. А потом принесешь дров, печку топить. Я покажу тебе, где тут что». Мы вошли в лавку. Хозяин уже отрезал тонкие ломтики от копченой грудинки. Хлеба к ней можно было брать сколько хочешь. Я взял полагающуюся мне порцию и вернулся в кладовую, где уселся в своем углу на полупустой мешок с мукой и в полном одиночестве, словно маленький приблудный щенок, съел ужин. Потом я взглянул на свой осмеянный чемоданчик и почувствовал жалость к этой смешной штуковине из Залещиков, которую с такой нежностью гладили мои младшие сестренки Любичка и Мателе. И деревянный ящичек улыбнулся мне в ответ своими красными и зелеными цветами, словно хотел напомнить одну мудрую украинскую пословицу: «На чужбине и собака тоскует».

Но вот меня уже позвали работать. Сонные, только что разбуженные подмастерья зевали и бросали на меня ироничные взгляды. Они не выспались и были не в духе. Один — Йойне Бурлак, года на четыре старше меня, — так и прицепился ко мне. Парень он был грубый и неотесанный и сразу стал выспрашивать, откуда я. А когда я сказал, что из Городенки, он засмеялся и ответил, что знает эту дыру, где козы на крышах пасутся. Остальные, хоть у них и глаза слипались от усталости, одобрительно засмеялись.