Вот Иуда, предающий Меня. Мотивы и смыслы евангельской драмы

В игру вступает еще один персонаж, которому очень хочется погубить и Христа, и Его ученика, причем погубить максимально болезненным и унизительным для обоих образом. И первым об этом участнике пишет Лука: Вошел же сатана в Иуду, одного из двенадцати (Лк. 22: 3).

Та часть его сердца, та часть его мыслей, которая не отдана Христу, в которой он мысленно удаляется от Христа, предпочитая себя и собственные решения, попадает под прицел дьявола и становится его вотчиной. Дьявол подбивает его солгать Иисусу о деньгах, оправдывая себя самыми благими целями, и откровенно обозлиться в ответ на Его обличение: не оценили стараний, унизили, как мальчишку, поучать начали.

И все вразумления Христа он уже слушает через стену, которую выстроил между ними сатана, через страсти, которые дьявол в нем растравляет. Я хороший, а Ты хочешь показать, что я плох. Я стараюсь для Тебя, а Ты меня осуждаешь. Я забочусь о том, чтобы Тебя же спасти в случае чего, а Ты меня попрекаешь! Я делал все правильно, а Ты желаешь, чтобы я признал это ошибкой, грехом. Это унизительно, я не подчинюсь!

Был миг, когда он мог схватиться за руку Христа и избежать всего этого. Миг, когда весы его души были в равновесии. Уже не перевешивала чаша любви ко Христу, но и дьявол еще не мог праздновать победу. Но воля, подточенная грехом, падает на дьявольскую чашу — и она перевешивает.

И способствует этому второе событие.

Представим себе этот их разговор с Христом, после которой Иисус оставляет Иуде время, чтобы подумать и все-таки исправить ошибку. А потом — вот эту сцену:

Мария же, взяв фунт нардового чистого драгоценного мира, помазала ноги Иисуса и отерла волосами своими ноги Его; и дом наполнился благоуханием от мира. Тогда один из учеников Его, Иуда Симонов Искариот, который хотел предать Его, сказал: для чего бы не продать это миро за триста динариев и не раздать нищим? (Ин. 12: 3–5)

Да не о деньгах, прошедших мимо кассы, он досадует! Это откровенное хамство в лицо Христу. Что же Ты учишь все нищим раздавать, меня пробрал и одернул за то, что я для них денег жалею, а Сам позволяешь лить Себе на ноги дорогущее миро? Наглое, практически прямым текстом сказанное: «А Тебе не слишком жирно?!»

Иуда взбешен от этой сцены, от того лицемерия, которое ему здесь видится: сначала устроить ученику выволочку за то, что утаил деньги и не раздал бедным, а потом позволить вылить бесценное благовоние Себе на ноги — а значит, и на пол. Да там по полу больше денег разлито, чем у Иуды во второй кассе лежит! Может, лучше было все-таки продать и раздать нищим, раз уж Ты так о них печешься?!

И это уже откровенный разрыв. Своему Господу, Царю и Мессии такого в лицо не скажешь. Потому что Он по определению достоин всего самого лучшего, самого ценного, самого редкого.

Сказал же он это не потому, чтобы заботился о нищих, но потому что был вор. Он имел [при себе денежный] ящик и носил, что туда опускали. Иисус же сказал: оставьте ее; она сберегла это на день погребения Моего. Ибо нищих всегда имеете с собою, а Меня не всегда (Ин. 12: 6–8).

Сказал же он это не потому, чтобы заботился о нищих — ох, вот это точно. Конечно, плевать ему сейчас на нищих, провались они совсем. Носил, что туда опускали — Иоанн же в курсе, что Иуда деньги прибирал во вторую кассу, да там все в курсе. Другое дело, что воровством это никто не считал, пока Иуда не стал предателем, после чего и все его предыдущие поступки стали казаться предосудительными.

Но все-таки первый и единственный раз, когда он утаил деньги от Христа, это действительно было воровством, и, следовательно, Иоанн говорит чистую правду.

Очень интересно, что остальные ученики подхватывают его возмущение. Увидев это, ученики Его вознегодовали и говорили: к чему такая трата? Ибо можно было бы продать это миро за большую цену и дать нищим (Мф. 26: 8, 9). Иуда все-таки сумел себя поставить за три года в их компании, по крайней мере, в том, что касается денежных вопросов. А это значит, что претензий к нему не было, равно как и подозрений в воровстве.