Два признака указывают на то, что на почетном месте рядом с Иисусом находился Иуда. Хлеб, который макают в блюдо, обычно предлагается почетному гостю, в Евангелии от Иоанна (13: 26) сообщается, что Иисус подал его Иуде. И Иуда должен был возлежать рядом с Иисусом, чтобы иметь возможность опустить руку в одно с Ним блюдо (Мф. 26: 23). Очевидно, Иисус, знающий о грядущем вероломстве Иуды, оказывал ему все мыслимые знаки внимания, чтобы дать возможность что-то изменить <…> возлежание Иисуса у груди Иуды в течение всей трапезы, должно быть, усилило конфликт в сердце Иуды» [43]
.И это значит, что Христос не просто позвал предателя на последнюю трапезу, в круг самых близких, любимых и доверенных. Не просто омыл ему ноги. Он делает больше: сажает его рядом с Собой, явно и откровенно являя ему Свою близость и доверие. И не просто сажает — как Иоанн, опиравшийся на левую руку, практически возлежит у Него на груди, так и Сам Иисус, точно так же облокотившись во время трапезы на левую руку, опирается на плечо Иуды и лежит у него на груди. Близость, мыслимая только между друзьями.
Прикрой Мне спину, пока Я буду говорить о твоем предательстве.
Как опирался Он на него все эти годы, как не боялся повернуться к нему спиной, как привык, что Иуда всегда рядом — так и теперь сидят они: Иисус откидывается на плечо Искариота, а тот слышит Его дыхание и чувствует, как бьется сердце Учителя. А Учитель возлежит на груди предателя и говорит, что будет предан, не глядя на него, чтобы не смутить и не обличить перед апостолами, но всем сердцем желая его дозваться.
Иисус не просто хочет его покаяния — Он сделал все что мог, чтобы ему это покаяние облегчить. Никто из учеников ничего не знает до самого конца. Иисус произносит слова обличения, но не называет имени. Их головы рядом так, что волосы смешиваются. Иуде достаточно шепнуть Ему два-три слова — никто не услышит. Да хотя руку Его сжать, ничего не говоря, если стыд горло перемкнет.
Святитель Иоанн Златоуст, правда, считает, что все должно было быть ярко и драматично: «Ему надлежало бы <…> встать из-за стола, надлежало бы просить ходатайства о себе соучеников своих, надлежало бы обнять колена Спасителя и умилостивлять Его такими словами: <…> прости меня, купившего себе вред и погибель; прости меня, у которого золото похитило разум; прости меня, злобно обольщенного фарисеями» [44]
.Трогательно, конечно, красиво, но к чему такие страсти? Иисус не хочет ему ни позора, ни публичного раскаяния, ни призвания учеников в свидетели и ходатаи, тем более что это вообще дракой может кончиться. Не нужна Господу эта театральщина. Он просто хочет ему спасения, а не гибели.
И Вечеря для Него — одна сплошная жертва, бесконечный Его кенозис [45]
ради этой цели. Начиная от этого тяжелого для Христа соседства, заканчивая всем, что Он на Тайной Вечере сделает для Иуды и скажет.Как же Ему больно! Как больно, когда предает друг! Когда рядом тот, кто три года был Тебе верен, а сейчас ищет Твоей смерти. Он здесь, подле Тебя, но это уже не близкий, которому доверяешь абсолютно, а палач Твой, лгущий Тебе даже своим присутствием на этом дружеском ужине. Невыносимо больно. Христос перед ним чист, Он не нанес ему никакой обиды, не дал никакого основания так с Собой поступить. Любви Своей не отнял у него ни на самую малость. Это совершенно, абсолютно незаслуженная подлость, удар в спину, для которого не было ни малейшего повода, и тем он больнее и горше.
Иуда поступает с Ним совершенно бесчеловечно.
И принять такой удар, не озлобившись, не пожелав мести и воздаяния предателю, а желая ему только покаяния ради его же спасения, мог только Он один.
И Христос Себя не щадит, не спасает от этой боли. Он допускает Иуду на Вечерю, чего тот совершенно не заслуживает, и не отсаживает подальше, где на него можно было бы взглянуть с укоризной (или даже вовсе не глядеть, не стоит он того), — а зовет на почетное место подле Себя.
Не просто почетное — спасительное, если только Иуда захочет этого спасения. Если одумается и припадет головой к Его плечу, раскаиваясь и не находя слов. Это исповедальная близость, и Он ждет, Он готов принять исповедь, хоть словами произнесенную, хоть умоляющим жестом, хоть виноватым взглядом. Да чем угодно. Не губи себя только, друг Мой, брат Мой, покайся, припади ко Мне! Я подхвачу — ты лишь припади. Пока еще не закрыты двери покаяния, пока еще можно все изменить. Ты далеко уже зашел, но Я все еще рядом, могу обнять, прикрыть, спасти. Вернись ко Мне, Я не попрекну, Я обрадуюсь, что сатанинское безумие оставило тебя,
Ох, как тяжело Иуде будет вспоминать все это шестью часами позже!
Но пока у него хватает совести место подле Христа занять. И не просто занять, а вызывающе говорить с Ним, словно нарываясь на скандал. И устроить пародию на исповедь.