Вот Иуда, предающий Меня. Мотивы и смыслы евангельской драмы

То есть самосуд преступника — деяние неосуждаемое, а вот от деталей этого самосуда мороз по коже продрал, я думаю, многих. Местные жители настолько поражены случившимся, что нарекают имя этой земле — «поле крови», Акелдама, и название это переживает тысячелетия.

Полагаю, что и в самом деле желающих наложить на себя руки в Геенне больше не находилось и о происшедшем долго судачили.

Коэны, собравшие брошенные в храме сребреники, размышляют, что же с ними делать, — и в конце концов покупают этот страшный участок земли, чтобы уже официально устроить на нем кладбище для странников, а не просто палить там бесхозные трупы.

Первосвященники, взяв сребреники, сказали: непозволительно положить их в сокровищницу церковную, потому что это цена крови. Сделав же совещание, купили на них землю горшечника, для погребения странников; посему и называется земля та «землею крови» до сего дня (Мф. 27: 5–8).

Тут происходит интересное наложение одного смысла на другой. В Деяниях говорится, что поле названо кровавым из-за самоубийства Иуды. В Евангелии — из-за того, что куплено оно было на деньги, которые коэны назвали «ценой крови».

А чьей крови-то?

Традиционно толкуется так: коэны признали, что тридцать сребреников — цена крови Христа, деньги, заплаченные за Его убийство, а потому эти деньги нельзя положить в храмовую казну.

«Не стыдясь, признаются, что это цена крови, или плата за убиение» ^[96].

Очень самокритично.

«…побуждаемые гневом, они сложили всю вину на Иуду, и упоенные страстью, спешат на убийство…» ^[97].

Никакую вину на Иуду они не складывали. Отказались даже очевидную признать.

Не имею ни малейшего желания защищать судий Христа, но не могу не отметить, что здесь на них, пожалуй, вешают лишних собак.

Свидетельство Иуды о невиновности Христа не могло и не должно было их убедить. Потому, что Иисус уже признан виновным в богохульстве, помимо того лжесвидетельства, которое на Него принес Искариот.

Тогда первосвященник разодрал одежды свои и сказал: Он богохульствует! на что еще нам свидетелей? вот, теперь вы слышали богохульство Его! как вам кажется? Они же сказали в ответ: повинен смерти (Мф. 26: 65, 66).

После этого Иуда может взять обратно все свои слова, начиная от первого «мама», и повиниться в любой лжи, толку от этого никакого. Его попытка спасти Христа обречена изначально. В глазах властей Он больше не может быть невиновным: Он Сам наговорил на Себя достаточно для смертной казни.

И с какой стати деньги, заплаченные за донос на такого преступника, должны быть в их глазах нечисты? А что доносчика отчего-то переклинило, так вот ему амнистия в зубы, пусть гуляет, некогда с ним возиться. Самоубийство?.. Какое еще самоубийство?

Сочетание «цены крови» с «землей крови» наталкивает на мысль, что коэны говорят, скорее, о крови Иуды, действительно, с их точки зрения, пролитой нечисто и беззаконно. Ведь по Закону Искариот не был осужден, самообвинение не принято, и его кровь Господь взыщет с его души.

Вряд ли, собрав сребреники, они немедленно устраивают совещание, что с ними делать: не так велик повод. Скорее всего, это происходит спустя какое-то время, когда о самоубийстве Искариота становится известно. И оно должно было впечатлить их больше казни Христа: и место, и способ.

В итоге получается та же ситуация, что с невольным пророчеством Каиафы, через которого волей Божьей говорил Святой Дух, хотя Каиафа об этом даже не догадывался. (см.: Ин. 11: 49–51). Коэны говорят про пролитую кровь самоубийцы, про проклятие, из-за которого деньги нельзя положить в храмовую казну, а подлинный смысл «цены крови» — это цена Оцененного, о которой говорит Матфей.

Тогда сбылось реченное через пророка Иеремию, который говорит: и взяли тридцать сребреников, цену Оцененного, Которого оценили сыны Израиля, и дали их за землю горшечника, как сказал мне Господь (Мф. 27: 9, 10).

Тридцать сребреников — это цена крови и Христа, и предателя. Один был продан на смерть за эти деньги, другой продал за них сам себя и сам лишил себя жизни. Из-за одних и тех же денег проливается и чистейшая кровь, и греховнейшая из всех, одна — во искупление грехов, другая — в полноту самоосуждения.

* * *