Вот Иуда, предающий Меня. Мотивы и смыслы евангельской драмы

В общем, конец своей земной жизни Иуда изувечил как мог — впал в самый страшный грех, потерял апостольское достоинство, умер душой и телом и даже с собственным трупом обошелся как проклятый. И если он думал, что этим все закончится, то был неправ — этим все только начиналось.

Можно было бы надеяться, что хоть смерть была быстрой и шейные позвонки сломались мгновенно… но нет. Не была смерть быстрой, если только не случилось чуда, как особой милости.

Вряд ли Иуда умел делать эшафотный узел, с помощью которого действительно можно сломать позвонки. Его до XIX века не каждый профессиональный палач мог сделать. А без такого узла смерть висельника — это нескончаемый кошмар, долгая, очень долгая, мучительная агония от удушья, минуты длиною в вечность. Умирать в петле можно до получаса. Очень тяжелая, очень некрасивая смерть.

Вот о чем свидетельствует опыт двух профессоров судебной медицины, решивших поставить эксперимент самоповешения:

«Оба профессора производили повешение самих себя, при этом ассистенты через 30 секунд и более извлекали их из петли. Оба экспериментатора затем рассказывали о том, что они пережили, находясь в петле. Оказывается, что мгновенной потери сознания не наступало; висящие в петле могли отдавать себе отчет о происходящем. В первый же момент, когда затянулась петля, они ощутили резкую боль в области горла, страшную тяжесть в голове, перед глазами появились огненные круги, в ушах раздался как бы треск барабанов, появились приступы тоски, отчаяния, тяжелейшее общее состояние. У обоих экспериментаторов сейчас же появилось желание сбросить с шеи петлю, но они не могли подать условного сигнала, а только производили беспорядочные движения» ^[98].

Помимо прочего, его смерть еще и символична. Задыхаясь в петле последствий греха и вины, он не мог ее скинуть, даже желая этого всей душой. Невозможно спастись самостоятельно и хоть как-то себе помочь. Спасти тебя может только тот, кто своей волей ослабит и снимет петлю, сам ты даже попросить о помощи не сумеешь, а умирать будешь долго и мучительно.

Но рядом не было Того, Кто снял бы эту петлю.

Я это пишу не для того, чтоб посмаковать его последние мгновения, надавить на жалость или, наоборот, порадовать тех, кто считает, что предатель должен был умереть тяжелой смертью. Я хочу показать его логику. Ему убить себя можно было и легче, и быстрее. Вскрыть вены или заколоться, как Саул ^[99]. Скинуться, в конце концов, с той же высоты на камни. И надежнее, и проще, и не так жутко.

Но это не было бы исполнением Закона. Иуда не пощадил себя до самого конца. Думаю, те, кто тревожится, будто он легко отделался, могут быть спокойны: самый взыскательный вкус к чужим страданиям был удовлетворен.

Тридцать три версии

Самоубийство Иуды быстро обрастает самыми дикими подробностями. Неудивительно: история была очень громкой и мгновенно разлетелась по Иерусалиму, а свидетелей смерти, конечно, не оказалось. Очевидцы имели дело только с телом.

Мы точно не знаем, когда нашли труп. Ближайшее после самоубийства упоминание о смерти Иуды встречается в Деяниях, Петр говорит о его гибели вскоре после Вознесения Христа. Поэтому от времени смерти до того, как его нашли, могло пройти как несколько часов, так и несколько дней. Вряд ли слишком много: иначе его бы просто не узнали. Но даже если не очень долго.

Представляете, как выглядит и пахнет упавший с высоты, разбившийся труп кишками наружу, который полежал на южном солнышке хотя бы несколько часов? Стоит ли винить тех, кто его нашел, но не стал подходить слишком близко и разглядывать слишком пристально?

Петр в Деяниях просто говорит, что нашли: упавшее с высоты распростертое и рассекшееся тело с вытекшими внутренностями. Сам ли видел или рассказали ему — неизвестно. О причинах смерти он умалчивает, и вполне возможно, что он знает, но ему не хочется об этом говорить, потому что больно и тяжело, ужасная история с ужасной концовкой. Понятно, что пошли всяческие пересуды.

Евангелие уже определенно говорит о самоубийстве через удавление. Учитывая, что на момент написания текста в устных пересказах гуляло несколько версий смерти Иуды, одна другой краше, полагаю, это было открыто автору или очевидцем, или напрямую Духом, чтобы закончить историю предателя свидетельством его раскаяния.

Мы уже видели, что Евангелие и Деяния друг другу не противоречат: скорее, слова Петра дополняют евангельское свидетельство. Но связь между ними можно уловить сегодня, когда под рукой есть учебник судмедэкспертизы. В те времена такой роскоши не знали.

Поэтому в толкованиях два описания накладываются друг на друга, а сверху все это еще и густо приперчивается искренней и нескрываемой ненавистью к предателю, которую очевидно и вполне объяснимо питали первые христиане. Выливается это порой в совершенно невообразимые сюжеты. Некоторые из них прямо противоречат как Евангелию, так и Деяниям, но, невзирая на это, толкователи относятся к ним весьма лояльно, потому что звучат они крайне назидательно.