Вот как бывает…

– Так ты ж Везунчик с Хитровки! – хохотнул тот. – Авось, пробашляет, и в каторгу не попадёшь! А если и попадёшь, так ненадолго: впервой же!

Федот встал и потрепал его по плечу.

– Я пошёл, а ты жди от меня весточки да подельникам всё скажи. И про матерь не забывай: мать – это святое.

Тёмный ушёл, а Пётр через пару секунд стукнул кулаком по столу и приказал подать себе чекушку водки.

В тот же вечер он рассказал всё Степану.

– Вот вляпались, так вляпались! – Стёпка схватился за голову. – Принесло же его на наше несчастье! Что делать-то, Петя?!

– Одно ясно точно: идти на грабёж никак нельзя…

– Но и отказаться ведь нельзя, Петя! – возопил Степан. – Что, ежели нам всем сбежать, а?

– А как же Лиза?

– Какая Лиза?

– Дочь прокуророва!

– А нам-то что до неё?

– Если мы не пойдём на дело, Федот всё равно сделает то, что сказал. Снасильничает девку да и убьёт.

– Петь, ну а нам-то что за дело?! – не понимал Степан.

– Да люблю я её! – выкрикнул Пётр и замолчал.

Лиза не выходила у него из головы. Днём и ночью он представлял себе её образ и чувствовал щемящее посасывание в груди. Порой сердце замирало, порой отбивало сумасшедший ритм, и Петька наслаждался новыми для себя ощущениями. Он каждый день ходил к дому прокурора и исподтишка наблюдал за окнами и дверью. Иногда ему везло, и он видел, как Лиза отправлялась за покупками или на прогулку с подружками, но чаще он простаивал просто так, испытывая непривычное томление и сладкое расслабление всех членов.

Как раз сегодня он с тревогой признался себе, что, пожалуй, любит её так, как никого прежде не любил, включая Сонечку, и собирался отказаться от грабежа их дома, как вдруг появился этот Федот…

– Петь, ты шуткуешь никак? – с тревогой спросил Степан, глядя в понурое лицо друга.

– Знал бы, где упасть, соломки б подстелил… – вздохнул Пётр.

– Да разве узнаешь… – Стёпа беспомощно взмахнул руками. – Это я понимаю так, что в участок нам идти нельзя – всех пришьют; идти на дело нельзя, и не идти тоже нельзя… Что ж делать-то?!

– Я знаю только, что мне плевать, что со мной будет, но ни Лизу, ни мамашу я в обиду не дам! – твёрдо сказал Пётр. – Я тут подумал: надо написать записку прокурору, где всё обсказать как следует; да чтоб он сделал вид, что уезжает на дачу, а сам бы вернулся с жандармами и всех бы повязал.

– А мы? – поинтересовался Степан.

– Что мы?

– Нас тоже повяжут?!

– Стёпа, пойми, если нас отпустят, его подельники тут же мамашу порешат… Нам тоже придётся сесть в тюрьму!

– А я-то за что страдать буду?! – возмутился Стёпка. – У тебя любовь, вон как в тиятрах играют, а я причём?! Я не хочу в тюрьму!!

– Стёпа, я подробно обо всём пропишу в письме, обскажу ему как и что, попрошу, чтоб нас арестовали понарошку, а потом выпустили…

Степан с жалостью смотрел на него:

– Ты, видать, от любови от своей совсем умом тронулся! Да Федот сразу же скажет, кто ты такой и – до свиданья, паря, ждут тебя колодки, и каторга – твой дом родной!

Петька вздохнул:

– Но я всё равно так и сделаю… Тогда давай я про тебя не буду ничего писать и в дом пойду один!

Степан молчал, не зная, что сказать.

– Что молчишь? Согласен? Я тебя в это ввязал, мне и расхлёбывать!

– То, что ты говоришь, вроде как верно, но мне не по душе… Мы с тобой с детства дружки, сколь помню – всегда вместе были… А сейчас я должен в сторону уйтить и смотреть, как ты пропадаешь?

– Да с чего ты взял, что я пропаду?! – Пётр даже вскочил. – Даже если и в каторгу – там тоже люди! И бежать можно! Вон Федот – сколь раз бежал!

– Федот не так прост, как ты, Петруха. Он мужик умный, у него везде свои люди. Как думаешь, почто его никак не порешат, а только в каторгу отправляют? Он там как царь живёт. Смекаешь? Думаю, он кому-то наверху нужон, вот и живёт в ус не дует, а ты кто? Вошь мелкая, тебя к ногтю прижать – всего-то и делов…

– Но выхода у меня другого нет, Стёпа. И тебе впутываться в это не след, так что… В общем, как я решил, так и сделаю!

Петька упрямо смотрел в карие глаза друга, и Степан понял, что отговорить его уже не удастся.

– Хозяин – барин, – вздохнул он. – Делай как знаешь, но всё ж это неправильно! Могёт быть другой выход, я так думаю, надо только обмозговать…

– Ну, ты и обмозговывай, а я пойду письмо писать – Федот с минуты на минуту может посланцев прислать!

На том друзья и расстались: и тому и другому было паршиво, но ни тот ни другой не видели света в конце туннеля…

***

Письмо Петру далось с трудом. Но не потому, что он плохо умел писать, вовсе нет; Лариса выучила своего сына читать и писать ещё с малых лет, поскольку сама хорошо владела грамотой, хотя утверждала, что это принесло ей больше горя, чем радости. Да Петька особо и не утруждал себя овладением книгочейной премудрости, но теперь был очень рад, что мать заставила его выучиться грамоте. Сложность была в другом: как и в каких выражениях поведать обо всём прокурору, чтобы он поверил в его искренность и чем-ничем смог помочь ему, Петьке.