Воздушные шары Сальви-Крус (СИ)

     Были, конечно, куда без них, утраты и разлуки, были беды и неудачи, но она научилась относиться к ним философски: жизнь есть жизнь – и все невзгоды, уходя, оставляли в ее душе лишь след легкой грусти.

     Одно только не давало ей покоя, ибо никогда она не могла забыть – и не пыталась – того давнего своего, сказочного дня рождения. Слова, картины, хрустальный звон и сам аромат его были пощажены временем в воспоминаниях. Слова же чудесного поздравления врезались в память навечно. Но и сам листок, пожелтевший и хрупкий, она бережно хранила.

     Кто же был ее добрый гений? Так и не узнала она никогда. Никогда больше он не напомнил о себе. Но, странно, она всегда чувствовала его присутствие где-то рядом, поблизости. Он был с ней, он всегда был подле нее. Она чувствовала, она знала, что все ее дела и поступки поддерживал и одобрял он.

     Он оберегал ее сон, охранял ее саму.

     Да, она давно заметила, что все его пожелания сбываются день за днем.

     Никогда, ни разу черная кошка не перебежала ей дорогу.

     Ни разу не подшутил над ней дождь.

     Ни разу не застала врасплох ночь.

     Ожидаемые ею письма приходили всегда вовремя, а незваные гости никогда не переступали порога ее дома. Она благополучно вышла замуж, между прочим, за того самого милого юношу, который молча ел ее глазами во время памятного праздничного застолья. Были у них и дети, и, со временем, внуки. Словом, судьба была к ней вполне благосклонна.

     Но за что ей выпало такое счастье? Она не понимала… И еще, она очень устала от этих вопросов, на которые у нее не было ответов. Другая бы успокоилась, и просто жила в свое удовольствие, а она… Она давно уже устала от благополучия жизни.

     Однажды забежала к ней ее старая подруга.

     На минутку, на чай.

     Лицо ее было чрезмерно возбуждено, это бросалось в глаза сразу, сквозь желтизну кожи на щеках пробился румянец, седые, подкрашенные волосы растрепались. Подруга тяжело дышала – так всегда бывает, когда пожилой уже человек пытается бегать по лестницам, вниз или вверх – все равно.

     Подруга с разбегу чмокнула ее в щеку и, отстранившись, залюбовалась.

     – Ну, что тебе сделается, скажи, пожалуйста! – восхитилась она. – Время тебя не берет, не хочет. Ты чисто еще девушка, под венец идти можно!

     Она не любила подобные разговоры, поэтому недовольно отодвинулась.

     – Ну, будет тебе глупости говорить!

     – Почему глупости? Правду говорю, – обиделась подруга. Однако сразу забыла про обиду и заторопилась. – Ну, ладно, ладно, не ворчи! Я к тебе по делу. Ты знаешь, в моем доме, прямо на моей лестничной площадке, в квартире напротив жил мужчина, нашего возраста, одинокий…

     – Да откуда же мне знать?

     – Ну, как, я тебе рассказывала. Ты забыла просто!

     – Да нет же!

     – Впрочем, неважно. Сосед этот умер третьего дня…

     – Царствие ему небесное! Я-то тут при чем?

     – Ох, ну погоди, не торопи… Понимаешь, холостяковал он, сосед то есть, всю жизнь. В этом, хоть и не пристало так говорить о покойниках, дураком он был порядочным. А то и еще хуже, прости Господи. Столько женщин, незаслуженно одиноких, вокруг, а он… Ладно, Бог ему судья, и что было, то прошло. Жил бобылем, и умер в одиночку, ни родных, ни друзей. Смерть сама по себе штука прескверная, а такая – и вообще никуда. Хуже всего то, что позаботиться и снарядить его в последний путь, по-христиански, некому. Кроме меня – некому, мне придётся все делать самой. Да, а кто еще? Сосед же. Вот я и подумала… Одной мне тяжело, может быть, ты мне поможешь?

     – Почему я? – спросила она.

     – Ну, я просто подумала, что ты сможешь, – нервно пожала плечами подруга.

     – Хорошо, – неожиданно для себя согласилась она. – Я приду.

     Покойник не вызвал у нее ни сочувствия, ни сожаления – только подтверждение того факта, что жизнь есть жизнь, и что рано или поздно она вот этим и заканчивается. Для всех, без исключений. Равнодушно скользнув взглядом по его сморщенному восковому, судя по всему, никогда не бывшему красивым лицу, она стала осматривать квартиру.

     Да и что там осматривать, одна комната всего, и обстановки никакой.

     – Небогато жил покойный-то, – заметила мимоходом.

     – Да, не жировал, – с готовностью отозвалась подруга. – Интересно только, на что он зарплату тратил? Не пил совсем, курил, правда, это да. Сколько его помню, всегда с сигаретой был, всегда дымил. А вот с женщинами и вовсе врозь. Не любил он, похоже, нас почему-то. И так всю свою жизнь. Как так можно?

     Подруга продолжала говорить еще, но она уже не слушала болтовню старой одинокой женщины, прекрасно зная, что может услышать. Прохаживаясь вдоль стен, она разглядывала развешанные на них старые фотографии. Их было на удивление много. «Вот, вот на что тратилась его зарплата», – подумалось ей.

     Лица, лица, лица… Сотни, наверное, незнакомых ей и, быть может, уже переставших существовать людей. Пейзажи, которыми она никогда не любовалась, города, в которых никогда не была. И вряд ли уже побывает.

     Внезапно почувствовала, что ей стало трудно дышать. От покойника исходил тяжелый, сложный запах. Потянувшись, открыла шире форточку. Приняла горячими щеками прохладный поток.