Воздушные шары Сальви-Крус (СИ)

     – Ты удивлен? Что, по мне этого не скажешь? И, тем не менее, милый мой мальчик. Обыкновенная история. Я полюбила, он был женат. Правда, при этом он еще умудрился меня заразить… – Линия сказала и прикусила губу. Боже, что я несу, подумала, Боже! Но что делать? Ведь сейчас наверняка полезет.

     Глеб увидел, что на встречном бушует пожар. «Что за черт? – думал он. – И здесь опоздал!» Линия удивилась бы, если бы узнала, что он воспитан в таком духе, будто с хорошими девочками такого произойти не может. А если и произошло, то, причем здесь он? Нет, теперь все приобретало иной смысл. «Знаю я эти истории. То у них парень на мотоцикле разбился, то в тюрьму по малолетству сел… То вот, женатым подлецом окажется. Ладно, раз уж все равно так, не упускать же случай… Надо же, еще и заразил, гад. Чем это?» Он, быстренько посчитав в уме дни, ужаснулся: «Сволочь, как обманывал…» Он притянул Линию к себе. «Бедная, бедная, как ты настрадалась…»

     Губы девушки были одновременно мягкими и упругими, горячими и прохладными. Целоваться умеет, удостоверился Глеб. Он уже не собирался выпускать ее из рук.

     – Лин, ты не спишь? – вдруг раскрылась дверь, и в черном проеме обрисовался сгусток материи. – Ой, – сказал сгусток, – простите. И исчез.

     Линия мягко, но решительно высвободилась.

     – Сам видишь, какая здесь обстановка, – сказала она. – Я бы тебя оставила, но никак нельзя. Ничего не получится. Ты иди, пожалуй. Кстати, и дождь, похоже, прекратился.

     Он обнял ее на пороге. «Отчего так горько? – думалось ему. – Отчего?»

     – Я завтра вечером уезжаю, – сообщила она. – Приходи проститься, если хочешь.

     – Что же ты раньше-то!.. – вскричал он.

     – Зачем? Так было хорошо.

     Он вдруг ощутил, что она дрожит.

     – Ты замерзла? Ох, босиком на цементе! Что же ты? Иди в дом!

     – Ничего, ничего…

     За калиткой он оглянулся. Линия на прощанье махнула ему рукой. И, взявшись за горло, прислонилась головой к косяку, точно опрокинулась в обморок. Ночная фиалка в исчезающем свете далеких фонарей. Маленькое светлое пятнышко в кромешном сумраке ночи. Слабый ручеек воздуха среди душного застоя. Одинокий голос, взывающий к всеобщему безмолвию. Не то, подумал Глеб, все не то. Вот фиалка, да, возможно. Ночная фиалка. Маттиола.

     Такой ее Глеб и запомнил. Быть может, навечно. Во всяком случае, так ему казалось тогда. Он брел пустынной улицей, не различая лужи как нечто отдельное от дороги. Какой-то спазм хватал за горло, прямо душил его, хотелось что-то сделать, чтобы не дать, не допустить. Что именно предотвратить – трудно сказать определенно, он сформулировать затруднялся. Только чувствовал, что-то надвигалось, что-то могло обрушиться. И, нет, этого никак нельзя было позволить. Еще он чувствовал, что произошло нечто из ряда вон, нечто выдающееся, но не знал еще, что это такое и как к этому относиться.

     Собаки сопровождали его долгим гортанным лаем, постепенно восходящим к вою. Некоторые выбегали навстречу из открытых дворов и, посверкивая желтыми сетчатыми глазами, оценивали и провожали долгими натянутыми, как заряженные арбалеты, взглядами. Казалось, сама ночь высылала навстречу недремлющих дозорных. Они и сами походили на арбалетные болты, и достаточно было минимального движения, чтобы пустить их за ним вдогон. Но именно этого движения не происходило. Почему-то. Могло показаться, что все прошло на тоненького. Да нет, так и было. Я свой, свой, хотелось закричать Глебу, чтобы успокоить всех и снять это напряжение, но он только убыстрял шаг.

     Забравшись в запертую на ночь гостиницу, по обыкновению, через окно, Глеб без сил рухнул на кровать. Пружины недовольно и ворчливо проскрипели свое пружинное проклятие, но, делать нечего, приняли постояльца. Организм требовал наркотика, снотворного – сна, и, не впадая в ломку, отключался. В мозгу его щелкнул тумблер, сознание моргнуло, и его тут же выкинуло в немую фосфоресцирующую вселенную. Стихия свободного падения с постоянно нарастающим ускорением приняла его. Едва он втянулся в полет, как почувствовал, что началось торможение, некая внешняя сила вытягивала его обратно. Еще не открыв глаз, он выругался, потому что уже знал, кого увидит на краю своей постели.

     – Какого черта! Дай поспать!

     – Да погоди ты! – тянул свое Сашка. – Две минуты все равно тебя не спасут. Скажи только, где был? С Линией?

     – Ну, с ней. А что?

     – Ну и как она? Нормально?

     – Нормально… Что, нормально? Да иди ты!

     – Эх, черт, надо было мне к ней пристроиться. Ладно, завтра. Завтра и я свое дело сделаю. Мамаша в ночную смену, так что… Смотри, только не проболтайся Любке, что я женат. Тем более что дети есть. Я ей сказал, что свободен, как колокольный звон.

     – Зачем тебе это?

     – Уж больно она замуж за военного желает. И то, пора, давно уж созрела девка. Хоть немного пусть побудет за военным. А еще лучше – под военным. Надо помочь ей. Да я и сам уже две недели без бабы. Звенит все.

     – Мудозвон ты. Ладно… – Глеб поморщился, почувствовав вдруг тоскливую тошноту. И заторопился, зашустрил: – Иди, иди. Надо хоть часок поспать.

     Из своего угла Сашка еще раз закинул удочку, окликнул: