Вожатый…

Не вернулся. Что, мне там, делать? Там, тоже все стало чужим. Другие дети. Другие люди будут рядом, вместе смеяться, крутиться волчком. Переживать, грустить, идти сквозь бурю, видеть журавлей в небе и дорогу, которая по воде и там, на линии горизонта – сливается на грани вод с небесами и тонет в алом мареве заката, под спудом черного бархата, пронзенного колючими желтыми звездами, глядя на которые так хорошо мечтать.

Прошли сутки, вторые, и вот – нужно было выехать в шесть утра, чтобы успеть к началу последней осенней смены, но я проспал, а следующая электричка прибывала в окрестности лагеря «Ирень» лишь к десяти вечера, и добраться до лагеря получалось уже ближе к ночи.

Я вернулся на последней электричке, и без каких – либо приключений дотопал по готовящемуся к осенним листопадам, затаившемуся зверем в преддверии череды дождей, лесу, лишь в потемках, кутаясь в серый сумрак как плащ.

У ворот пионерлагеря маячила большая серая тень – Филин, с красной точкой – искрой в районе рта.

Филин курил сигарету:

– Вернулся, блудный попугай? – спросила задумчиво эта серая тень.

– Ага, – я пожал его правую, протянутую для приветствия ладонь, холодную как кусок льда.

– Шагай к Вотану, он у себя…

– Хорошо, – я помахал Филину, на прощание.

Позже, когда я рассказал Вотану, об этой встрече, тот удивился, сказав, что: Филин уволился пару дней тому назад и кажется, подался на историческую родину. А я не стал спорить.

Может, показалось.

*

Директор лагеря, снова, как и в прошлый раз – послал меня в баню. Не то, чтобы просто послал. Просто в бане по его уверенью находились две мои соседки на эту ночь, а завтра мне уже найдут постоянное жилье и подберут новый отряд.

Я долго топтался у входа в баню, вдыхая запахи пара, дыма и близкого леса. Пахло папоротником, хвоей и сосновой смолой, а еще, чем-то, неуловимым. Так пахнет близкая осень.

Зачем топтался?

Ну, стеснялся я, чего спрашиваешь то. Там девочки моются. Как я ворвусь. Прошло, наверное, с полчаса, а может и все сорок минут. Меня спас от бесцельного топтания кочегар Витя, исполняющий в лагере и обязанности хранителя бани, или просто – банщика:

– Хрена стоишь? – спросил он. – Заходь, тут все свои.

И действительно в бане были все – свои: фельдшер Геннадий, инструктор – Горшок, на пару с двумя нашими гусями, лагерными мачо – Олегом и Денисом. А с ними четыре незнакомых девчонки, в возрасте от семнадцати до двадцати с хвостиком на первый взгляд. Да, все они были совершенно голые, ну кое – где небрежно наброшено полотенчико, но скорее для виду, чем для того чтобы скрыть те самые отличия между мальчиками и девочками. Честно, я к такому не привык, и поэтому стою растерянно и молчу.

– Чего, – смеется Гена, – замер? Раздевайся! Сейчас еще Галина с Валей подвалят, выберешь сам, которая тебе поуютней будет.

Гуси тоже улыбаются, благожелательно. А Горшок уже пьяный в стельку, зря к нему привалилась та рыженькая, не будет ей толку.

– Мне того, – продолжаю смущаться я, – ключики от троечки, Вотан сказал там ночь перекантоваться.

Парочка блондинок сидящих рядышком с Олегом и Денисом нахмурились.

– Да ладно, – хлопнул по оголенной попе блондинку ту, что была справа от него Олег, – Дай ему ключики.

И уже мне:

– А ты Кирюха, брат, закинь шмотье и погуляй где – ни – будь, часика три, нам хватит. Да? – он обнимает свою блондинку. И я получаю свой ключ. Прямо тут. Интересно, где она его тут прятала то?

*

Тройка пустует, дети, почему то сюда еще не заехали, а вот вожатская занята. В ней по уверенью Вотана четыре койки, и две из них свободны: выбирай любую.

Но не все так просто, по факту, спальных места всего два, просто кровати сдвинуты вместе по две и на них разложены по четыре матраса – наперекрест, «рабочий трахадром», сказал бы мой приятель – известный пошляк – Медведь. По сути, он прав. Вокруг такой творческий беспорядок: фантики от конфет и блестяшки от шоколада на полу, в углу пустые бутылки и картонные пакеты из-под вина, на подоконнике подсыхает открытая банка сгущенки, тут же помада, тени и тушь, и распечатанная пачка презервативов. На дверцах шкафчиков и спинках кроватей висят женские трусы, лифчики и штук пять грязных футболок.

– Блин, попал. Я ищу чистый угол, чтобы кинуть туда свои вещи и отправляюсь гулять, «часика три» как видимо…, а лучше – четыре.

*

После пребывания в логове любовниц наших гусей, сразу хочется помыть руки с ног до головы и вычистить зубы. Не то, чтобы я такой святой – зануда, просто, стоящие там ароматы вовсе не похожи на запах любви и девичьей кельи, скорее так пахнет зоопарк, где ленивые уборщики не чистят клетки бедных животных.

Тьфу ты блин, опять мне эти клетки мерещатся!

Я обхожу свой лагерь дозором, он уже спит, только кое – где шорохи тихих разговоров, мелькают теплые огоньки редких уличных фонарей. Филина нет на посту, как будто действительно никто меня и не встречал. Нагулявшись вволю, по знакомым местам, я спустился к лестнице, ведущей к реке. Сто ступеней, крутых, деревянных и шатких, на этой старой лестнице были и два десятка фонарей, но их никогда не зажигали. Все осталось, как было.