Вожди и сподвижники: Слежка. Оговоры. Травля

Оперативно-технический отдел приказание выполнил. Нарком получил требуемые пять комплектов поддельных документов. Четыре комплекта он сжёг, а один, на имя Шмашковского Ивана Лаврентьевича, оставил себе.

Через некоторое время его расстреляли.

Что побудило наркома внутренних дел Успенского к столь нетривиальному поступку? Этот случай уникален, равных ему в истории советских спецслужб не было.

Ветеран МГБ Сергей Федосеев, начинавший службу в управлении НКВД по Москве и Московской области как раз в то время, когда Успенский был объявлен в розыск, объяснял происшедшее близостью его к главе НКВД СССР Николаю Ежову. И Александр Успенский, и его заместитель Михаил Литвин были выдвинуты именно железным сталинским наркомом. А когда звезда Ежова закатилась, его ближайшие соратники поняли, что и им пришёл конец.

Сергей Федосеев поведал такую историю. Будто бы в августе 1938 года, в дни работы второй сессии Верховного Совета СССР, Ежов пригласил Успенского и Литвина к себе на дачу в Серебряный Бор. Во время застолья Ежов выглядел подавленным: с назначением Лаврентия Берии он предчувствовал финал своей карьеры, так успешно начатой чисткой чекистского корпуса по личному указанию Сталина.

Тогда были арестованы и расстреляны все, кто имел отношение к проведению московских процессов и знал тайны и механику совершённых фальсификаций.

А поскольку запахло жареным, приспешники Ежова понимали, что зашли слишком далеко, что их беспощадно выметет новая метла. Кое-кто покончил жизнь самоубийством.

За рюмкой водки Ежов якобы мрачно бросил своим ближайшим соратникам: «Мы своё дело сделали и теперь больше не нужны. И слишком много знаем. От нас будут избавляться как от ненужных свидетелей». И предупредил, чтобы в темпе сворачивали работу по находившимся в производстве политическим следственным делам, да так, чтобы в них нельзя было толком разобраться.

— Если нам не удастся выпутаться, — якобы меланхолично заметил Литвин, — то придётся… уходить из жизни. Как только почувствую, что дела плохи, немедленно застрелюсь.

Он так и поступил весной 1939 года.

Что касается Успенского, то на допросе он показал: мысль избежать ареста за содеянное возникла у него под воздействием беседы на даче Ежова. В Киеве выяснял возможность перехода советско-польской границы вместе с женой и сыном. Но это оказалось иллюзией.

И когда днём 14 ноября 1938 года раздался звонок Ежова, его слова «Тебя вызывают в Москву — плохи твои дела» он воспринял как сигнал, предупреждение о грозившем аресте. Стреляться или бежать? Ежов в беседе намекнул: «А в общем, ты сам смотри, как тебе ехать и куда именно ехать».

А вот интерпретация Н.С. Хрущёва из его знаменитых «надиктовок»:

«Когда после бегства Успенского я приехал в Москву, Сталин так объяснял мне, почему сбежал нарком: «Я с вами говорил по телефону, а он подслушал. Хотя мы говорили по ВЧ и нам даже объясняют, что подслушать ВЧ нельзя, видимо, чекисты всё же могут подслушивать, и он подслушал. Поэтому он и сбежал». Это одна версия. Вторая такова. Её тоже выдвигали и Сталин, и Берия. Ежов по телефону вызвал Успенского в Москву и, видимо, намекнул ему, что тот будет арестован. Тогда уже самого Ежова подозревали, что и он враг народа. Невероятные вещи: враг народа — Ежов! «Ежовые рукавицы»! «Ежевика», как называл его Сталин. Из Ежова сделали народного героя, острый меч революции. И вдруг Ежов — тоже враг народа?»

Но ведь не кто-то другой, а именно Никита Сергеевич попросил Ежова направить Успенского на пост наркома внутренних дел Украины. В свою команду обычно берут только тех, кого хорошо знают. Наверное, отец «оттепели» тоже знал толк в кадрах.

Приложение№ 18: Из открытых источников

Из магнитофонных надиктовок Хрущёва