Возле Чистых прудов

«Она хранила в сердце, словно в сейфе…»

Она хранила в сердце, словно в сейфе,
Любви, надежды, веры сладкий хмель.
Три слоя краски у нее на фэйсе.
С такою рожей — только на панель!

Она на ней куражилась не хило

Среди отребья, сброда и зверья,
Она там школу жизни проходила,
Она ее прошла от «А» до «Я».

И вот отель, и бар для интуристов,

Картины, свечи, мрамор, полумрак,
Где, сыт и пьян, настойчив и неистов,
Отвязки хочет каждый старый хряк!

Она входила в зал, едва кивая

Угрюмым лбам, застывшим при дверях,
И за спиной шептались: «Центровая»,
И трепыхались тени на столах.

И барменши-девчата, в мягком стиле

Вертя концами вытянутых жал,
Ворованную выпивку глушили,
И пианист Бетховена играл.

Ее душа куда-то вдаль стремилась,

Как по волнам летящая ладья,
Она в него, очкастого, влюбилась
Не сразу, а немного погодя.

Ее слегка от градусов шатало,

Она губу кривила во хмелю,
И, уходя с другим, ему шептала
Три слова правды: «Я тебя люблю!»

Он пил коктейль, он локоть на отлете

Держал, как граф, за пальмами, в тени:
«Окрас лица и должность по работе
Меня в тебе смущают, извини…»

И вот однажды, в полночь, в непогоду

Братки пришли — под «газом», хороши:
«Эй, ты, дружище, сбацай для народа,
А ну, давай про Мурку, для души!»

Адажио, казалось ей, в бемолях

Он исполнял по типу «ля мажор»!
Культурный, он сказал им с дрожью, с болью:
«Пардон, я занят», — и потупил взор.

И он хреначил пальцами проворно,

И отморозок с бритой головой,
Затвор двумя руками передернув,
Погладил ствол с ухмылкою кривой.

Он гладил стольник лапою мохнатой,

Но все равно простой ответ ему:
«Я доиграю «Лунную сонату»,
А уж потом заказ у вас приму!»

Она рванула вскачь легко и быстро,

И хмель долой, и ни в одном глазу:
«Ребята, не стреляйте в пианиста,
Я глотку за него перегрызу!».

Фонтан шумел-журчал, скрипели стулья,

С поста, крестясь, слиняли два жлоба,
Когда братки, обкуренные дурью,
Пошли вразнос, и грянула стрельба!

Наперерез огню метнулось тело,

Качнулись люстры (но не в этом суть),
Она его собой прикрыть успела
И полкило свинца взяла на грудь!

Потом она без ласки, как попало,

На смертном одре брошена в углу,
В больнице, в «Склифе», кровью истекала,
Шепча три слова: «Я тебя люблю!»

И он не смог снести тоски-печали,

Он к ней пришел, чтоб кровь свою отдать,
Ей из него три литра откачали,
И организм раздумал помирать!

И вот, приняв по стопке, чуть на взводе,

В обнимку, по шоссе, сквозь дождь и град
Они вдвоем из города уходят,
Они идут куда глаза глядят!

1997

«Полюбила мента, аж мурашки по коже…»