Возлюби ближнего своего

Я обращал внимания, редко какой состоятельный человек положит в кружку мелочь на сдачу. Как-то у нас у одного богача, один за другим, с разницей в месяц, умерли тесть с тёщей. И я помню, как его жена оба раза, заказывая отпевание, пересчитывала сдачу. Один раз это было двенадцать рублей мелочью. Я специально попросил сдать ей жёлтыми монетками, мне была интересно, как человек себя поведёт. И женщина, хоронившая мать, внимательно пересчитала копеечки, а потом так же основательно, сортируя их по номиналу, уложила в кошелёк.

Есть у меня знакомая верующая бабушка, у неё старший сын весьма преуспевающий московский бизнесмен. Что-то мы с ней разговорились, и она говорит о сыне, и почему-то во множественном числе: — Что у них, богатых, там на уме? Не поймёшь. Я уже к ним и не езжу. Пока в институте учился в общежитии жил, был добрым любящим мальчиком, а как богатеть начал, куда что подевалось? Вот оно, Гиезиево проклятие. Я ещё тогда подивился образности её сравнения.

Время шло, и вот уже настала очередь восстанавливать летнюю часть храма. А там одна только ротонда внутренним диаметром 12 метров и высотой под 27. Снова леса нужны. Надеялся, что для внутренних работ в лепёшку расшибусь, но уговорю-таки наших русских мастеров. Ну, хотя бы, пусть для начала леса поставят. Посоветовали мне местную плотницкую бригаду. Они за неделю были способны срубить хороший жилой дом. С Михаилом, их главным, мы были знакомы уже лет двадцать. Пригласил его зайти посмотреть на предстоящую работу. Мишка долго ходил по храму, всё что-то думал, промерял, а потом говорит: — Ладно, но за работу я возьму с тебя не меньше четырёх тысяч долларов. Я не стал отказываться, хотя для нас это были большие деньги. Ещё дня через два они пришли всей бригадой. Мужики серьёзные и в меру пьющие. — Нет, четыре тысячи мало, давай за шесть. А у нас на леса и всю штукатурку всего-то десять. Потом: — Нет, — тихо говорит мой знакомец, — не сделаем мы эту работу, даже если и десять запросим. Не сможем. Я ещё приглашал специалистов, разговаривал. Никто не согласился.

Точно помню, что в те же самые дни проходили у нас выборы в органы местного самоуправления. И появились у нас православные кандидаты, хотя этих людей я в церкви никогда не видел. И все поспешили за поддержкой к батюшке. Как раз в период переговоров с Мишкиной бригадой, пришёл и один очень солидный господин, а с ним сразу же и фотограф, увешанный специальной техникой. — Батюшка, — не просит, а командует кандидат, — мы сейчас с тобой встанем на фоне храма, а фотограф щёлкнет, как ты благословляешь меня на выборы.

Выборы дело коррупционное, я это из газет знаю. Жду, когда кандидат меня подкупать начнёт, а он, гляжу, и не собирается. Рукой машет, давай, мол, иди, не томи. Тогда я ему сам забрасываю: — Слушай, у меня с лесами проблема, нужны четыре тысячи долларов. Давай так, ты оплачиваешь работу плотников, и мы фотографируемся. И если будет надо, то я могу тебя даже как бы на руках из храма вынести и предложить народу. А под фотографией подпишусь: “Люди, вот он, кормилец»! Кандидат в сердцах плюнул: — Правильно говорят, что жаднее попа никого не сыщешь, да мне с местными алкашами на порядок дешевле будет договориться. Плюнул и уехал, а вместе с ним уехала и моя надежда на русских мастеров. И, вот, я снова набираю знакомый номер.

— Файзула, есть работа. Мои узбеки отличные штукатуры, для них большие площади в радость. Файзула, обсчитывая предстоящий фронт работ, интересуется: — Ты же, батечка, православных хотел нанять, чего не стал? — Высоты боятся. — А чего её бояться, — убеждает он меня, — просто, нужно нормальные леса сделать. Я уж молчу, думаю, сейчас он мне цену за леса как загнёт. А он всё только про штукатурку речь ведёт. Осторожно так намекаю: — Ну, леса-то поставить тоже денег стоит, сколько запросишь? — Не забивай себе голову, батечка, сколько дашь за то и спасибо.

Три узбека за три недели построили леса, да такие, что народ к нам на экскурсии повалил. Два года своей грандиозностью они завораживали паломников. А когда их, наконец, стали разбирать, так было такое ощущение, которое наверно можно будет сравнивать только с ощущениями того же парижанина, когда на его глазах станут рушить знаменитую Эйфелеву башню.

В прошлом году Мишка, мой старый знакомый бригадир плотников, неожиданно для всех покончил с собой. Страшная ничем немотивированная смерть. Он не пил и был совершенно здоров, вырастил детей и жил в ожидании внуков. Всю свою жизнь Мишка работал на трёх работах. Человек по натуре нежадный, всё на детей тратил. Пахал, как вол, а свою мечту о достатке так и не воплотил. Как был гол, как сокол, таким и остался. Может через жалость к себе и уловил его враг, не знаю, но хороший рабочий человек наложил на себя руки.