Возлюби ближнего своего

Чем ближе он подходил, тем светлее и лучистее становились врата. И откуда такие световые эффекты на самой границе, размышлял Мориц. Просто не пойму, куда я попал. Впрочем, может, они нарочно освещают все, чтобы было легче вылавливать нас. Какое расточительство!

— Папаша Мориц, — сказал привратник, — почему ты прячешься?

Тоже мне еще вопрос, подумал Мориц. Ведь он вроде бы узнал меня и ему известно, какие мои дела.

— Входи, — сказал привратник.

— Послушайте-ка, — ответил Мориц, — пока, насколько я понимаю, меня еще не за что привлекать к ответственности. Ведь я еще не пересек вашей границы. Или то, что за моей спиной, — это уже ваша территория?

— Да, она наша, — сказал привратник.

Тогда я пропал, подумал Розенталь. Похоже, что это остров, может быть, Куба — в последнее время очень многие стремятся попасть туда.

— Не бойся, — сказал привратник, — тебе ничто не грозит. Проходи спокойно.

— Послушайте-ка, — ответил Мориц Розенталь, — я вам сразу скажу правду: у меня нет паспорта.

— У тебя нет паспорта?

Полгода тюрьмы, подумал Розенталь, услышав рокочущий голос, и покорно кивнул.

Привратник поднял свой посох.

— Тогда тебе не придется простоять целых двадцать миллионов световых лет на небесной галерке. Мы сразу же предоставим тебе мягкое кресло с подлокотниками и пуфиком для ног.

— Это, конечно, очень хорошо, — ответил папаша Мориц, — но все равно — ничего не выйдет. Дело в том, что у меня нет ни въездной визы, ни вида на жительство. Не говорю уже о праве работать.

— Нет вида на жительство? Нет визы? Нет разрешения работать? — Привратник торжественно поднял руку. — Тогда ты получишь даже место в центральной ложе первого яруса, с полным обзором сонмов небесных ангелов.

— Это было бы неплохо, — сказал Мориц, — особенно при моей любви к театру. Но теперь я скажу вам еще одну вещь, и она испортит все. Откровенно говоря, я удивляюсь: почему вы не вывешиваете где-нибудь сзади объявлений о том, что нам сюда вход закрыт. В общем — я еврей. К тому же лишенный гражданских прав и высланный из Германии. Живу годами на нелегальном положении.

Привратник воздел обе руки.

— Еврей? Лишенный гражданских прав? Годами живущий на нелегальном положении? Тогда мы дадим тебе двух ангелов для личного обслуживания и фанфариста в придачу. — Он крикнул в открытые ворота: — Позвать ангела всех безродных! — Тут же к папаше Морицу подошло высокое существо в голубом одеянии и с лицом всех матерей на земле. — Позвать ангела всех страдальцев! — снова крикнул привратник, и другое существо в белом одеянии, несшее на плече кувшин, наполненный слезами, встало с другой стороны.

— Одну секундочку, — обратился Мориц к привратнику. — Скажите, сударь, а вы уверены, что там за воротами нет...

— Не беспокойтесь. Наши концентрационные лагеря расположены ниже.

Оба ангела взяли папашу Морица за руки и бережно повели старого путника, ветерана эмигрантов, через ворота. За воротами сиял какой-то немыслимый, чудовищный свет, и вдруг этот свет стал омрачаться шуршащими цветными тенями, падающими все быстрее и быстрее...

— Мориц, — сказала Эдит Розенфельд, стоя в дверях. — Вот этот самый младенец. Маленький француз. Хочешь взглянуть на него?

В комнате царила полная тишина. Эдит подошла ближе. Мориц Розенталь из Годесберга-на-Рейне больше не дышал.

Мари снова проснулась. Утренние часы прошли в бессознательной агонии, но теперь она совершенно отчетливо узнала Штайнера.

— Ты еще здесь? — испуганно прошептала она.

— Я могу оставаться здесь сколько угодно, Мари.

— Что это значит?

— Объявлена амнистия, и я подпадаю под ее действие. Ни о чем не беспокойся. Я всегда буду с тобой.

Она недоверчиво посмотрела на него.

— Ты говоришь так, чтобы успокоить меня.

— Нет, Мари. Вчера действительно был опубликован закон об амнистии. — Он обернулся к сестре, раскладывавшей что-то на столике в глубине палаты. — Скажите, сестра, верно, что со вчерашнего дня мне уже не приходится опасаться ареста?

— Нет, — невнятно буркнула сестра.

— Пожалуйста, подойдите поближе. Моя жена желает ясно услышать это из ваших уст.

Сестра продолжала стоять, склонившись над столиком.

— Ведь я уже сказала.

— Пожалуйста, сестра, прошу вас! — прошептала Мари.

Сестра молчала.

— Прошу вас, сестра, — еще раз прошептала больная.

Сестра нехотя подошла к постели. Больная напряженно смотрела на нее.

— Так это верно, что со вчерашнего дня я могу приходить сюда когда угодно?

— Да, — с трудом выдавила из себя сестра.

— Мне больше не грозит арест?

— Нет, не грозит...

— Спасибо, сестра.

Штайнер заметил, что глаза умирающей затуманились. У нее больше не было сил плакать.

— Значит, теперь все хорошо, Йозеф, — прошептала она. — Теперь, когда я могла бы тебе пригодиться, мне придется уйти...

— Ты не уйдешь, Мари...

— Я хотела бы встать и пойти с тобой.

— Мы уйдем отсюда вместе.